Яблоки горят зелёным. Юрий Батяйкин

наклюкались и так безобразно себя вели, что даже стены побагровели. Окладов, у которого иссяк запас портвейна – и за отсутствием валюты оный нечем было пополнить, – долго крепился, но потом все-таки пошел на кухню.

      «Все же они в славных людей превратились: вот что с человеком делает страсть к кладоискательству», – ехидно думал он, идя по коридору.

      – Послушайте, ребята, хотите со мной выпить? – спросил он у честной компании.

      – Хотеть-то хотим, – отвечал Муромцев, – нос венерическими больными не пьем.

      – Так это вы мне эту суку подсунули? – усмехнулся Окладов, которого второй день мучили приступы гонореи.

      – Ну почему «подсунули», – огорчился Муромцев, наливая себе портвейна. – Хорошая девушка, дочь генерала…

      – Райка! – повелительно позвал Окладов.

      На кухню вышла девушка, исподлобья глядя на компаньонов.

      – Беги за пенициллином, дядя меценат даст деньги, – сказал Окладов.

      – Почему за пенициллином? – спросил Муромцев и вдруг все понял. Лицо его осветилось доброй человеческой улыбкой, он сгреб Окладова за грудки и прорычал: – Ты что же, гад, триппером ее наградил?

      – Не знаю кто кого наградил, – вырываясь, пробурчал Окладов. – В этой стране у всех либо триппер, либо трихомоноз, либо манд. вошки…

      – Ладно, – сказал Муромцев, передавая Рае деньги, – иди, милая, и не забудь купить шприц.

      Повеселевшая девушка радостно побежала в аптеку, а Муромцев, наливая в блюдечко Окладова коньяк, спросил:

      – А как там бриллианты поживают?

      При слове «бриллианты» Погадаев и Бочкин, которые храпели, уронив голову, один – в умывальник, а второй – в помойное ведро, очухались и вытаращили на Окладова глаза.