Snow job. Большая игра (фрагмент). Дженни Ферченко

рассказать эту историю…

      Глава первая. Леман Бразерс

      Темные стены душевой кабинки давят на меня словно стены гроба, затягивая меня в свою темноту. Я чувствую, как вчерашний снежок всё ещё тает во мне, пока я вытираю пот бумажными полотенцами и застегиваю строгую черную юбку.

      Почему он сказал, что я могу пропустить утреннее собрание? За последние два года он никогда не позволял мне пропускать собрания. Алекс всегда твердил: «Неважно насколько ты пьяная, обдолбанная, больная или уставшая, в шесть-тридцать ты должна быть в зале заседаний и конспектировать все обновления, произошедшие за ночь».

      Но что насчет того поцелуя? Он был таким нежным… таким настоящим… как будто он никогда не целовал меня раньше… может он, наконец-то, понял что любит меня? Мечты всё-таки сбываются.

      Вены над моими глазами пульсируют всё сильнее, я вся покрываюсь потом, я больше не могу себя контролировать. Я наклоняюсь над раковиной, и меня тошнит. Я пытаюсь не запачкать волосы и блузку.

      Я быстро смываю зелёные и желтые нечистоты и вытираю всё насухо. Головокружение буквально убивает меня… Но я не должна поддаваться. Мне поможет крепкий черный чай с сахаром. Заодно он скроит кислый привкус у меня во рту. Именно такой чай для меня заваривала мама…

      Чёрт, уже поздно! Скоро все начнут возвращаться к своим рабочим столам после утреннего собрания. Если я приду позже всех, мне придётся на виду у всех пройти по «тропе позора» под их бурные ядовитые аплодисменты.

      Нужно поторопиться.

      Неожиданно новая волна поднимается из моего желудка и меня снова рвёт… снова и снова. Мне едва хватает сил, чтобы открыть кран. Я обессилено падаю на деревянную скамью. Похожая скамья стояла в саду у мамы… цветущие розы и георгины… сладкий, пьянящий запах цветов и винограда. Мама гладит меня по голове, читая «Преступление и наказание»: «…Ты иногда необычайно, страстно влюблена в страдания».