есть в запасе еще восемь вершков таких, как ты попробовал.
– Ну, так прикончите, – сказал Морис покорно. – По крайней мере, разом отделаетесь.
– Кто ты? Говори скорей, – сказал кроткий и вместе с тем повелительный голос.
– Вы хотите знать мое имя, что ли?
– Да, твое имя.
– Меня зовут Морис Лендэ.
– Как! – вскричал кто-то. – Морис Лендэ, бунтов… патриот! Морис Лендэ, секретарь секции Лепелетье?!
Эти слова были произнесены с таким жаром, что Морис не усомнился в их решительности. От ответа зависело – умереть или жить.
Морис не способен был на подлость; он выпрямился и с твердостью, достойной истинного спартанца, произнес:
– Да, я Морис Лендэ, да, Морис Лендэ, секретарь секции Лепелетье. Да, Морис Лендэ, патриот, революционер, якобинец. Морис Лендэ, наконец, для которого счастливейший день настанет тогда, когда он умрет за отечество!
Мертвая тишина встретила этот ответ.
Морис Лендэ выпятил грудь, ожидая ежеминутно, что приставленное к груди лезвие пронзит его насквозь.
– Правда ли это? – спросил спустя несколько минут другой голос, изменивший себе от волнения. – Полно, молодой человек, не лги.
– Залезьте в мой карман, – сказал Морис, – и вы найдете там удостоверение моей личности. Раскройте мою грудь, и, если кровь ее не залила, вы найдете две начальные буквы М и Л, вышитые на рубашке.
В то же мгновение Морис почувствовал, что он мощными руками поднят с земли. Его отнесли на недалекое расстояние. Тут он услышал, как растворилась сперва одна дверь, потом другая. Вторая была уже первой, ибо в нее едва могли протиснуться те, кто его нес.
Говор и шепот не прерывались.
«Я погиб, – подумал Морис, – они привяжут мне камень на шею и бросят в какой-нибудь омут Бевре».
Но спустя несколько минут он почувствовал, что те, которые несли его, стали подниматься по лестнице. Лицо его ощутило теплый воздух, его посадили на стул. Двойные запоры задвинулись, и слышно было, как удалились шаги. Ему показалось, что его оставили одного. Он стал прислушиваться с напряженным вниманием человека, участь которого зависит от одного слова, и ему послышалось, что тот же самый голос, который поражал слух его своей мягкостью и решительностью, говорил другим:
– Это надо обсудить.
VIII. Женевьева
Прошла четверть часа, показавшаяся Морису вечностью. Нет ничего естественнее. Человек молод, прекрасен собой, силен, пользуется поддержкой ста преданных друзей, с которыми и с помощью которых он мечтал иногда об осуществлении великих замыслов; и вдруг он почувствовал, что в любое мгновение рискует лишиться жизни, попав в подлые сети.
Он понимал, что его заперли в какой-то комнате, но был ли он под присмотром?
Он решился на новую попытку разорвать путы; железные мышцы его напряглись, но веревка лишь еще сильнее впилась в тело, не лопнула.
Хуже всего то, что руки его были связаны за спиной и он не мог стащить с глаз повязку; если б он видел, то, может быть, сумел бы убежать.
Впрочем, все эти попытки не вызвали ни сопротивления,