видя в темноте отблеск ее прекрасных глаз, увлажненных слезами, чувствуя в своей руке ее трепещущую, горячую ладонь, слыша звуки почти молитвенно звучавшего голоса, вдруг сменил гнев на чувство восторга.
– Что мне нужно? – вскричал он. – Мне нужно еще и еще видеть вас.
– Это невозможно.
– Хоть однажды, на час, на минуту, на секунду!
– Невозможно, повторяю вам.
– Как? – спросил Морис. – Вы серьезно говорите, что я никогда вас не увижу?
– Никогда! – раздался голос незнакомки, как скорбное эхо.
– О сударыня, – сказал Морис, – вы смеетесь надо мной.
Тут он приподнял голову, тряхнув своими длинными волосами, подобно человеку, сбрасывающему с себя чары, которым невольно покорился.
Незнакомка смотрела на него с неизъяснимым выражением. Заметно было, что и она не чужда была того чувства, которое сама внушала.
– Послушайте, – сказала она после непродолжительного молчания, прерванного лишь невольным вздохом, который тщетно старалась заглушить, – послушайте, Морис, поклянетесь ли вы своей честью, что закроете глаза и не откроете, пока не сосчитаете шестьдесят секунд… Даете слово чести?
– А если я поклянусь, что случится со мной?
– Случится то, что я докажу вам свою признательность так, как никому еще не доказывала, хотя отплатить вам чем-то большим, что вы для меня сделали, очень трудно.
– Однако нельзя ли знать?..
– Нет. Доверьтесь мне, и вы узнаете.
– Признаюсь вам, сударыня, я не знаю, ангел вы или демон!
– Клянетесь ли вы?
– Извольте… клянусь.
– Что бы ни случилось с вами, вы не откроете глаз, что бы ни случилось, понимаете ли вы? Если б даже почувствовали удар кинжала.
– Вы изумляете меня вашим требованием, клянусь вам.
– Да клянитесь же, сударь, вы, кажется, ничему тут не подвергаетесь.
– Хорошо, клянусь, что бы ни случилось со мной… – сказал Морис, закрывая глаза.
Он остановился.
– Дайте мне еще, еще раз взглянуть на вас, – сказал он. – Умоляю вас!
Молодая женщина не без кокетства подняла мантилью, и при свете луны, скользившей в это время между облаками, он увидел во второй раз ее длинные, завитые кольцами волосы, черные, как смоль, брови и ресницы, будто нарисованные китайской тушью, два темных, как бархат, глаза, изящный носик и уста, свежие и блестящие, как коралл.
– О, как вы хороши, как вы прекрасны, бесподобны! – вскричал Морис.
– Закройте глаза, – сказала незнакомка.
Морис повиновался.
Молодая женщина схватила его за руки и повернула. Он вдруг ощутил благовонную теплоту, которая, казалось, все ближе и ближе двигалась к его лицу, и нежные уста, слившись с его устами, оставили между губ его тот перстень, от которого он отказался.
Это чувство было быстрым, как мысль, жгучим, как пламя. Морис ощутил что-то похожее на боль, так оно было неожиданно, непонятно, так сильно отдалось в глубине сердца, так потрясло самые глубокие тайники его души.
Он сделал внезапное движение