выражено в русских словах «личность» – «различие»). Ничто не может быть, не будучи чем-то – тем, а не этим, этим, а не другим. Определенность – фундаментальное свойство всего, что мыслится: как существующего, что оно существует, так и несуществующего, что оно не существует; как познаваемого, так и непознаваемого; как творящего, так и сотворенного – в их раздельности. На это свойство указывает не какой-то мыслитель, а «мудрейший из мудрейших» – сам язык во всей совокупности своих высказываний о мире. Другие понятия, которыми оперируют философия, логика, этика: «идея» и «материя», «истина» и «ложь», «добро» и «зло» – оказываются иерархически наивысшими лишь для замкнутых, профессиональных языков, но не для языка в его целостности, соотнесенной с порядком мироздания. Они выступают лишь как общее по отношению ко многим особостям и могут сводить их к себе, но не выводить их из себя. «Стену» и «крышу» можно свести к понятию «материи», но различие между ними из материи невыводимо, напротив, исчезает в этом безличном «первоначале». Если в таких абстрактных сущностях, как материя или дух, усмотреть единственную основу для всех явлений, это приведет к деформации языка, мышления и самого мироздания, все многообразие которого будет пригнано к немногим понятиям, место которых – в составе этого многообразия, а не в его основе. Определенный артикль, отличая один объект от другого, например эту стену от других стен, является общим элементом для множества слов, обозначающих конкретные предметы; причем общность его такова, что не отнимает, а подчеркивает и усиливает эту единичность. Если исходить не из искусственно конструируемых логических языков, но из живого многообразия естественного языка, соразмерного всем аспектам мыслимой действительности, то самым общим оказывается понятие единичности, «не такого, как другие». Язык сам выговаривает истину, которую скрывают или искажают философы, говорящие лишь от имени какой-то специальной и замкнутой подсистемы языка. Из The могут быть выведены все другие начала и отношения – но они оказываются вместе с тем и несводимы к тому, из чего выводятся. Многообразные определенные понятия не могут быть сведены к понятию самой определенности. «Это яблоко», «этот дом», «эта река» есть нечто большее, чем просто «Это», хотя из Этого и вытекает, что яблоко, и дом, и река могут быть этими, а не другими. Так в тэизме решается труднейшая философская проблема: вывести все мировое разнообразие из одного основания так, чтобы одновременно была невозможна обратная операция – сведение всего разнообразия к чему-то одному. Если сведение возможно, то само выведение теряет смысл: многообразие оказывается содержательно пустым, бескачественным, всего лишь иллюзорной игрой разностей, в которые облекает себя единое. Материализм в этом смысле недалеко отстоит от идеализма, поскольку все многообразные формы бытия оказываются видоизменениями лишь самой материи, ее красочной и призрачной Майей. Напротив, выводя мироздание из The, мы получаем то множество разделенных между собой и определенных
