Евлаха схватил Егора за грудки.
– Этому Евлахе только бы подраться, Еран, настоящий Еран, – недовольно шумели бабы.
Стоявшие поблизости мужики стали сцепившихся разнимать и уговаривать.
– А ты, Васька, чего заступаешься? Родственник он тебе, что ли? – орал Евлаха на мужика с красным вытянутым лицом и большими, навыкат, выразительными глазами.
– Родственник! На одном солнце портянки сушили, вот и породнились! – Ваське было лет пятьдесят.
Длинноногий, выше всех на голову, тучный, широкоплечий, он славился в деревне недюжинной силой.
Подошел Захар и повел Евлаху к столам, за которыми мужики играли в карты. Егор, задетый за живое, поплелся за ними, но встревать в разговор не решался.
Евлаху усадили на скамью. Захар подал ему братыню пива. Егор же стал надоедать Захару, бессвязно лепеча:
– А почего все-таки, соседушка ты мой? Христом Богом ведь просил, а ты, Захарушка, вона как… – Припомнилась подвыпившему Егору обида, и пытал он обидчика, почему все-таки он денег ему взаймы не дал.
– Почего, почего! Богат больно, спичками прикуриваешь!
– Какое, Захарушка, богатство, нужда-злодейка… Захару надоело Егорово бормотание, и он вдруг заявил:
– Да я тебе пятак и так отдам. Надо? Прыгнешь с конька, и он твой! – И Захар посмотрел вверх, на крышу своего большого дома.
– А чё? – сразу согласился Егор.
– Чё не чё, а прыгнуть надобно на борону, кверху зубьями, ага! – Не думал не гадал Захар, что на такое Егор согласится.
Егор и правда опешил. С ответом замешкался. А ежели как ноги изувечишь, живи потом стороником-то!
– А-а-а, – зубоскалил Евлаха, – куда тебе, Егорша, в порты наложишь!
И младший брат Евлахи, Ксанфий, сидевший в кресле под окнами, похохатывал да колотил руками о деревянные подлокотники: Ксанфий с детства был неходячим. Евлаха выносил его на улицу весной, летом, по большим праздникам.
Народу у столов собралось много. И Егор, раззадоренный, уж не мог отступать. Махнув рукой, он полез на крышу по скрипящей лестнице. Пока он взбирался и, покачиваясь, шел по охлупеню[13] к коньку, Евлахины сыновья, Игорь да Сидор, молодые мужики, под стать отцу любившие потеху, притащили деревянную борону и бросили ее зубьями вверх под передними окнами против конька.
– Чего ты с дикаря возьмешь! – бранилась разгоряченная пляской Анисья. Вытерла лицо ушанкой и вгорячах ударила ею оземь.
Пелагея, оказавшаяся рядом со Степаном, сочувственно смотрела, как тот хмурится и катает желваки. Ефим взглядывал на них со стороны: по душе ему была потеха над Степкиным отцом. Захар, поняв, что дело зашло далеко, попытался Егора урезонить:
– Слезай, чтоб тебе!.. Так отдам, на! – И он подбросил на ладони пятак.
Егор, глянув вниз на борону, похоже, внял речам Захаровым, осторожно попятился от конька, но Евлаха продолжал потешаться:
– Ой и Егорша! Эко ты! Духу не хватает… Ну и Егорша!..
И Ксанфий продолжал хохотать, безобразно растягивая рот. И Егора «повело». Он опять подлез к коньку и, изловчившись, прыгнул вниз!
Все ахнули. Бросились его поднимать и ощупывать.
– Цел вроде бы, – смеялась