содержали отдельно и кормили из другого, намного более сытного котла.
А наша кормёжка была организована так. Три раза в день мы вставали в общую длинную-длинную очередь и медленно продвигались к большим бакам. Счастливцы имели котелки, а у кого их не было, пользовались пилотками. Литровым черпаком повара наливали баланду из варёной гнилой пшеницы, да и той было с гулькин нос. По мере приближения к котлам нетерпеливые бросались вперед, нарушая очередь. Стоявшие рядом толстомордые полицаи – все бывшие офицеры – лупили их по спинам пряжками. Немцы стояли в стороне и никогда не вмешивались в избиение. Три литра баланды в день и граммов триста хлеба с опилками – это был наш суточный рацион. Мы мучились желудком, попадали в лазарет, где не было никаких лекарств, кроме марганцовки, и многие умирали. Лучшим лекарством был бы хлеб, но его-то и не хватало.
Я тоже заболел и оказался в лазарете. В одной комнате со мной расположился совершенно здоровый лет пятидесяти перебежчик, капитан Георгий Александрович Иванов. Он люто ненавидел большевиков. Нам он рассказывал, что его отец – дворянин, при царе был командиром Преображенского гвардейского полка. Жили они прекрасно, имели даже собственную яхту, на которой в 1912 году он ходил в Стокгольм, участвовал в Олимпиаде. Так же, как и я, он в своё время бегал восьмисотметровку. По образованию инженер. При советской власти был арестован по делу промпартии. Процесс тот он назвал фальсификацией, но хорошо отзывался о советских тюрьмах. Главное – там неплохо кормили: два или три фунта хлеба в день и много гречневой каши. Это говорилось для сравнения с лагерным питанием. Осужденный по делу промпартии к расстрелу, который заменили десятью годами, он был направлен на работу к авиаконструктору Туполеву по созданию резиновых скатов из синтетического каучука для самолёта АНТ-14. Создав шины, он через два года получил свободу. Работать уехал на завод в Симферополь. Там его и застала война. Он ушёл в крымское ополчение, договорившись с женой встретиться в Гамбурге. У него было много знакомых в Германии. Владея немецким языком, Иванов работал при комендатуре лагеря.
Однажды он сказал мне, чтобы я прекратил споры с врачами и армейским комиссаром-украинцем, который особенно активно дискутировал с остальными офицерами, выступая против советской власти, Сталина и москалей. «Наконец-то наступает эра свободы для Украины, – говорил этот прохвост. – Я тут не задержусь. Там, за Днепром, наше украинское правительство, найдутся знакомые, выручат меня».
На другой день после построения украинцев вновь пришла группа немецких офицеров во главе с генералом (а с ними десять солдат с автоматами) и вновь предложили им построиться.
Теперь уже построилось гораздо меньше желающих. Генерал дал команду «Смирно!». Отсчитал сто рядов по четыре человека, остальных приказал распустить. Отобранным объявил, что отныне все они зачисляются в германскую армию. И добавил: «Может, кто-то не желает служить нам, так пусть поднимет руку». Нежелающих не оказалось.