а, прибыв с гостями на дачу, сообщил, что завтра выступаю с докладом, и, извинившись, не остался на ужин. 20-го, после республиканского совещания, снова поехал в больницу. 21-го, проводив делегацию в Москву, намеревался опять вернуться туда, но попросили ненадолго собраться в ЦК.
Когда подъехали члены Бюро, Р. Е. Мельников (2-й секретарь ЦК. – Ф. Р.) вдруг сообщил, обращаясь ко мне: «Недавно, когда Вы находились в больнице, состоялось заседание, где обсудили положение в Бюро и Секретариате, признали их работу неудовлетворительной. Открыто говорили о серьезных ошибках и искривлениях, допущенных А. И. Ниязовым. Пришли к выводу, что он не справляется с делом.
После обстоятельного разговора А. И. Ниязов признал, что квалифицированное руководство такой крупной партийной организацией (на тот момент узбекская компартия насчитывала в своих рядах почти 135 тысяч человек. – Ф. Р.) ему не по плечу, просил освободить его от занимаемой должности, предоставить другую работу, более близкую по образованию и опыту. Теперь просим Вас возглавить работу ЦК Компартии Узбекистана. Пленум решили провести завтра в 10 часов утра».
Со мной раньше на этот счет никто не разговаривал. Начали обсуждать разные стороны данного предложения, а я высказал сомнения в целесообразности таких решений в тот момент. Мне ответили: «Предварительный разговор с руководством ЦК КПСС показал, что оно поддерживает освобождение т. Ниязова от обязанностей первого секретаря ЦК и избрание Вас на этот пост. Заседание было коротким. Договорились, что о заявлении т. Ниязова сообщит т. Абдуразаков, а Вашу кандидатуру от имени Бюро внесет т. Рашидов».
Все разъехались, а я отправился в больницу. Вечером туда позвонил мне Амин Ирматович (Ниязов. – Ф. Р.) и изъявил желание встретиться. Сказал, что могу подъехать к нему, но он возразил: «Нет, я сам хочу навестить Вас».
Приехал, долго и откровенно беседовали. Он рассказал, как проходило заседание Бюро, какие ему предъявили обвинения, что считает правильным и с чем не согласен. Дал личную оценку ситуации и своей работе. В завершении беседы сказал: «Мне пора уходить из Бюро, да и в Секретариате у нас не все гладко, но по всем вопросам, особенно крупным, принципиальным, как Вы знаете, бывает единство взглядов. Поэтому я на этом заседании официально поставил вопрос о своем освобождении. Спасибо Вам за совместную работу, я искренне поддержал Вашу кандидатуру. Такое же заявление сделаю и на Пленуме».
Откровенно говоря, я оказался в неловком положении. Уговаривать Амина Ирматовича взять заявление обратно было неудобно, да и невозможно, так как вопрос уже решен на Бюро. Делать разбор того, что уже обсуждалось на Бюро, тоже нетактично. Выражать сочувствие и успокаивать – несолидно, поскольку он старше меня по возрасту и по должности, многому полезному научился у него в процессе работы. Конечно, бывали споры, иногда разногласия, но они носили сугубо деловой характер. Так мы расстались.
На следующий день, 22 декабря, состоялся Пленум, на который, кроме членов, кандидатов