– они мрачно смотрятся в воды Фонтанки рядом. Лиза хорошо знала этот дом – дом князей Белозерских совсем недалеко от того места, где когда-то жила и их семья. Женщина вошла в дом, поднялась по парадной лестнице, – никто не встретил ее. Пусто. Как и весь город, дом безлюден. На экране мелькают давно покинутые хозяевами мрачные залы дворца, некогда блиставшие роскошью: в окнах – разбитые стекла, в комнатах – расколотые зеркала. На украшениях потолка сбита и содрана позолота. Женщина подошла к окну в большом, пустынном зале с давно разобранным камином в стене. Перед ней – легендарные кони на Аничковом мосту, уходящая вдаль темно-серая лента Фонтанки со скорбно толпящимися по берегам остовами некогда богатых дворцов – кораблей. И снова все тает в тумане и мгле.
– Антонов, останови, – приказала Катерина Алексеевна киномеханику, в ее голосе отчетливо послышались слезы. – Сколько раз смотрю, никак не могу привыкнуть.
– Что это было? – ошеломленно спросила Лиза. – Я родилась в Ленинграде, но никогда не видела его таким. Вы были в городе после прорыва? – она имела в виду прорыв блокады, случившийся полмесяца назад. – Теперь так выглядит город?
– Что ты, девочка, – усмехнулась Белозерцева. – Теперь там намного хуже. А так было в тридцать седьмом, когда не стало твоего отца. Я думаю, ты узнала меня, – она обернулась к Лизе. – А я сразу догадалась, что ты дочка Гриши. Когда твой начальник Симаков рассказал мне о тебе, я не верила, что мы когда-нибудь свидимся, а вот пришлось…
– Так это вы спасли меня в сорок первом? – Лиза решила наконец задать давно мучивший ее вопрос.
– Да, я. Спасла – уж больно громко сказано. Я и себя не спасла, не то что тебя, – добавила она с горечью. – Что смогла, то и сделала. Опять же через Лаврентия. И, конечно, не задаром. Отсрочила – скажем, так. Но пока идет война – тебе нечего бояться. А там, – она махнула рукой, – еще неизвестно, кто доживет. И здесь, на фронте, и там, в Москве, – заметила она многозначительно.
– Мне мама говорила, что вы полячка? – спросила Лиза смущенно. – Родом из Кракова.
– Да, верно, из Кракова, – Белозерцева опустила голову. – Только я не полячка, я – из русской семьи. Моя девичья фамилия – Опалева. Род наш древний, известен еще от времен Ивана Грозного, но не знатный и обедневший. При царице Екатерине мой прапрадед участвовал с Суворовым в войне на территории Польши, там и получил поместье недалеко от Кракова. Деды мои служили в основном по военной части, но большого состояния не выслужили, – Белозерцева вздохнула. – Только ордена да раны на память. В генералы тоже не выбились, оба полковниками вышли в отставку. Обычные армейские служаки, все при солдатах, в гарнизонах, а в миру – провинциальные тузы. В столицах бывали нечасто. Жили своим хозяйством, но как крепостное право отменили, тут и вовсе в долги скатились. Отец к началу Первой мировой войны драгунским поручиком служил, оклад небольшой – всего 120 николаевских рублей. Только что – фамилия