мира, путешественником, странствующим артистом, пусть он удостоится необычной, особой судьбы – ты ведь никого не знаешь, кто летал бы из страны в страну в обнимку с пакетом молока из супермаркета…»
Ты, как всегда, понимаешь меня с полуслова, и все это время увлеченно слушаешь, и чертики бегают в твоих глазах, и в этот момент ты возвращаешься, ты – та Рахель, которую я знала, Рахель, которая-до-гибели-Йони, и ты не выдерживаешь, перебиваешь, включаясь в игру: «Тогда, – говоришь ты, – надо сделать ему биографию, чтобы было понятно, что это – не простой халав, а Халав с большой буквы – личность…» «Паспорт! – подхватываю я. – Это все будет в его паспорте, ведь без паспорта не пускают в самолет». И мы, разыскав большой черный фломастер, грубыми, толстыми штрихами, рисуем сзади на пакете большой прямоугольник и внутри записываем все данные нашего подопечного, присочиняя новые категории по воле фантазии. Мы сразу пишем, что гражданство у него израильское, а про национальность колеблемся: может ли он быть евреем? А если именно эта корова принадлежала арабу или родилась в арабском селе? И в итоге пишем «национальность: молочная», дата изготовления – дата рождения, а дата истечения срока годности – это дата, когда нужно поменять паспорт и одновременно наградить наше Молочко (Халавуш – так звучит это уменьшительно-ласкательное на иврите) статусом почетного долгожителя, и долго спорим, кто его мать: корова или фирма «Тнува», и решаем, что все-таки – корова, а «Тнува» – роддом, и женат он на своей красавице упаковке, с которой не расстается, но у него внебрачные дети – девочка и мальчик: сметана и йогурт, а папа конечно же тот самый киббуцник Хаим – придуманная нами бородатая доярка.
Мы сочиняем весело, увлеченно, задорно, перебивая и одновременно читая мысли друг друга, мы дурачимся и смеемся, но это все всерьез, очень всерьез. Вдруг ты обращаешь внимание на отрезанный уголок Халавуша: «Но зачем ты открыла? Как ты теперь его увезешь?… Больше недели до отлета – оно прокиснет, будет вонять…» – «Это – мои проблемы. Я тебе обещала, и я это сделаю. Чего бы это мне ни стоило, даже если у меня попытаются отобрать его на контроле – в крайнем случае, самолет улетит без меня, но я не сдамся. Представляешь, наш Халав будет узником Сиона, только наоборот – буквально…
Рахель! Посмотри на меня!» Я знаю, что мой голос звучит торжественно и глупо, но мне плевать: мне нужно, чтобы ты поняла меня и – еще важнее – чтобы ты поверила. «Послушай меня! В тот день, когда я буду улетать, я хочу, чтобы ты думала обо мне, и я хочу, чтобы ты знала, что я лечу вместе с Молочком, чтобы у тебя не было никаких сомнений, чтобы ты представляла себе выражение лиц людей на контроле, моих соседей по самолету, моей мамы, которая будет меня встречать… и да – можешь представить себе и запах – тот запах, который будет исходить от Молочка через девять дней… И еще – мое лицо: представляй весь день мое непобедимое, непоколебимое лицо, мое хладнокровное, непроницаемое лицо – лицо защитницы Молочка: победоносное