и кроссовками – в другой. Кошмар – он же не сказал родственникам о Думбльдоре! Подавляя нервный смех, Гарри перелез через сундук, распахнул дверь и услышал:
– Добрый вечер. Вы, должно быть, мистер Дурслей? Надеюсь, ваш племянник предупредил, что я его забираю?
Гарри огромными скачками сбежал по лестнице, но резко притормозил за пару ступеней до подножия: богатый жизненный опыт научил его держаться от дяди подальше. На пороге стоял высокий худой человек с длинными, до пояса, серебристыми волосами и бородой. Он был в черном дорожном плаще и остроконечной шляпе; на крючковатом носу сидели очки со стеклами-полумесяцами. Вернон Дурслей в красно-коричневом халате остолбенело взирал на Думбльдора крошечными недобрыми глазками. Его черные усы своей пышностью ничуть не уступали усам гостя.
– Судя по вашему изумлению, Гарри забыл сообщить о моем визите, – приятно сказал Думбльдор. – Тем не менее давайте представим, что вы любезно пригласили меня в дом. В наше беспокойное время неразумно подолгу держать двери открытыми.
Он проворно переступил порог и затворил за собой дверь.
– Давненько я здесь не был, – продолжал он, взирая на дядю Вернона поверх крючковатого носа. – Надо же, как разрослись агапантусы.
Дурслей тупо молчал. Было видно, что дар речи вернется к нему, и очень скоро – на его виске с опасной частотой пульсировала жилка, – но пока что он едва дышал, не то смутившись из-за явной волшебности облика Думбльдора, не то понимая, что гостя ничем не запугаешь.
– А, вот и ты! Здравствуй. – Думбльдор заметил Гарри и радостно поглядел на него сквозь полумесяцы очков. – Прекрасно, прекрасно.
Эти слова вывели дядю Вернона из ступора. Тому, кто считает, что Гарри – это «прекрасно», в доме Дурслеев не место.
– Не хочу показаться грубым… – весьма хамским тоном начал он.
– …однако грубость, к сожалению, явление в наши дни весьма распространенное, – сурово закончил за него Думбльдор. – Так что, дорогой вы мой, лучше ничего и не говорить! А вот, кажется, и Петуния.
Действительно на пороге кухни появилась тетя Петуния в халате поверх ночной рубашки и резиновых перчатках – перед отходом ко сну она всегда протирала все поверхности. На ее лошадином лице было написано крайнее потрясение.
– Альбус Думбльдор, – отрекомендовался гость, когда понял, что дядя Вернон не намерен представлять его супруге. – Впрочем, мы знакомы по переписке.
Гарри подумал, что одно взрывающееся письмо едва ли тянет на переписку, но тетя Петуния не стала оспаривать терминологию.
– А это, надо полагать, ваш сын Дудли?
Дудли в полосатой пижаме высунул из гостиной большую блондинистую голову. Казалось, что она висит в воздухе сама по себе, разевая рот в страхе и изумлении. Думбльдор помолчал секунду-другую, ожидая какой-нибудь реплики от хозяев дома, но пауза явно затянулась, и он улыбнулся:
– Предлагаю вообразить, что вы пригласили меня в гостиную.
Дудли поспешно убрался с дороги, и Думбльдор прошел в комнату.