островитян – в основном рыбаки – обступили Аткинса, заслужившего славу самого знающего и авторитетного человека на архипелаге.
Ветер благоприятствовал судну. Оно неторопливо плыло с приспущенными парусами, дожидаясь, как видно, прилива.
Собравшиеся затеяли спор, и я, с трудом скрывая нетерпение, прислушивался к спорящим, не пытаясь вмешаться. Мнения разделились, каждый упрямо настаивал на своем.
К моему сожалению, большинство полагало, что перед нами вовсе не шхуна «Халбрейн». Лишь двое или трое осмеливались утверждать обратное. Среди них был и хозяин «Зеленого баклана».
– Это «Халбрейн»! – твердил он. – Где это видано, чтобы капитан Лен Гай не прибыл на Кергелен первым!.. Это он, я уверен, как если бы он уже стоял здесь, тряся меня за руку и выторговывая несколько мешков картофеля для пополнения провианта!
– Да у вас туман в глазах, мистер Аткинс! – возражал кто-то из рыбаков.
– Поменьше, чем у тебя в мозгах, – не отступал тот.
– Этот корабль вовсе не похож на английский! – напирал другой рыбак. – Смотрите, нос заострен, а какая палуба! Вылитый американец!
– Нет, англичанин! Я даже могу сказать, на каких стапелях он построен… Это стапели Биркенхеда в Ливерпуле, там и сделана «Халбрейн».
– Бросьте! – вмешался моряк постарше. – Шхуна построена в Балтиморе, на верфи «Ниппер и Стронг», и первыми водами под ее килем были воды Чесапикского залива.
– Ты бы еще сказал – воды Мерси, простофиля! – стоял на своем почтенный Аткинс. – Протри-ка лучше очки и приглядись, что за флаг развевается на гафеле!
– Англичанин! – крикнули хором встречающие.
И действительно, над мачтой взмыло красное полотнище – торговый флаг Соединенного Королевства.
Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что к причалу гавани Рождества направляется английский корабль. Однако из этого еще не следовало, что он окажется шхуной капитана Лена Гая.
Но прошло два часа, и споры утихли: «Халбрейн» бросила якорь в четырех морских кабельтовых[4] от берега, в самой середине гавани Рождества.
Радость почтенного Аткинса излилась в приветственной речи, сопровождаемой бурными жестами. Капитан «Халбрейн» вел себя более сдержанно. Лет сорока пяти, краснолицый, такой же коренастый, как и его шхуна, с крупной головой, седеющими волосами, пылающими черными глазами, скрытыми густыми ресницами, загорелый, с поджатыми губами и превосходными зубами, украшающими мощные челюсти, с короткой рыжеватой бородой, сильными руками и твердой поступью – таким предстал передо мной капитан Лен Гай. Он казался не то что суровым, а скорее бесстрастным – человеком, не выдающим своих чувств. Именно таким он и был, по описанию более знающего субъекта, нежели славный Аткинс, как последний ни изображал из себя лучшего друга капитана. По-видимому, никто не мог бы похвастаться тесной дружбой с этим замкнутым моряком.
Субъект, которого я упомянул, был боцман с «Халбрейн» по фамилии Харлигерли, уроженец острова