тому, как горели глаза подруги, Ирина сразу поняла, что у той все в порядке.
– Чего тебе, Иренция? Только быстрей говори, а то там опять эта силиконовая кадушка на горизонте появилась.
– Алк, ничего страшного, если я уеду, ты домой доберешься?
– Ничего, конечно! Я не я буду, если Ильнур меня не проводит! Кстати, мы с тобой все перепутали – бизнесмен-то оказывается он, а не Саша.
– Да, я это уже поняла…
– Ну и ладно, коммерческий директор – это тоже неплохо. А ты чего вдруг засобиралась-то? – запоздало поинтересовалась Алла.
– Плохо себя чувствую, голова что-то болит. – Ирина старалась не смотреть на подружку, опасаясь, что та увидит ее заплаканные глаза, начнет расспрашивать или, еще того хуже, уговаривать остаться. Но на ее счастье Алла так занята была своими делами, что только чмокнула ее в щеку на прощание.
– А, ну тогда езжай! Пока! Счастливо тебе добраться. Созвонимся…
И поспешила обратно в комнату, где, судя по звону посуды, уже подавали то ли чай, то ли десерт.
Дома Ира снова дала волю слезам. Упала, как была, в брюках и нарядной кофточке, на свою роскошную испанскую кровать и долго с удовольствием рыдала, уткнувшись лицом в подушку. За этим занятием ее и застала мама. У Александры Петровны были свои ключи от Ириной квартиры и нехорошая привычка приезжать к дочери без звонка.
– Мам, ну а вдруг окажется, что я тут с мужчиной? – возмущалась иногда Ирина.
– Ты даже не представляешь, как меня бы это обрадовало! – неизменно отвечала та.
Увидев плачущую дочь, Саша перепугалась, кинулась к ней, села рядом на кровать, обняла.
– Ирочка, детка, что с тобой? Что такое?
– Да так… – У дочери не было ни сил, ни желания рассказывать.
– Это из-за вечеринки, на которую ты сегодня ходила, да?
– Да…
– Тебя там кто-то обидел? – Саша грозно нахмурилась.
– Нет, что ты… Просто я надеялась… Представляла… Нафантазировала себе… И ничего не вы-ы-ы-ышло. – Ира вновь разразилась слезами.
– Ах, это! Ну это дело поправимое. Не вышло с одним – найдем тебе другого, третьего, десятого! Вот увидишь!
Мама утешала так горячо, что вскоре Ире и самой расхотелось плакать. Уж такими были они все в семье Бобровых – оптимистичными и жизнестойкими, что бы ни случилось. Не прошло и четверти часа, как переживания были забыты, мама и дочка разговаривали, точно ничего не случилось, и, как обычно, вскоре начали спорить.
– Вот возьмем, скажем, твою одежду, – вещала Саша, неодобрительно оглядывая дочь. – Ведь это ужас какой-то! Все какое-то тусклое, мрачное, мешковатое… И застегнута вся наглухо, как синий чулок. Ну что это такое?! В твоем положении надо одеваться совсем иначе. Тут вырез побольше, там разрез пикантный, здесь приталенное, чтоб фигуру подчеркнуть, пока еще есть, слава богу, что подчеркивать. Потом ведь не будет, по себе знаю! В твоем положении…
– А какое это у меня положение? – недоумевала Ира.
– Какое-какое… Интересное.
– В каком смысле? Мам, ты что такое говоришь?
– Ну