жарит его баба, обрати внимание, – не удержался от восклицания Троян.
В прихожей он зацепил сапогами за какое-то слишком далеко выставленное из-под скамейки ведро, громыхнул им, на грохот из комнаты вылетел раскрасневшийся Полонский, улыбнулся широко:
– Пожалуйте, гости дорогие! – Не увидев среди гостей Махно, поинтересовался озадаченно: – А где же батька?
– Ты вначале прими нас, а дальше видно будет… Понравится нам здесь – и батька приедет, не понравится – не видать тебе батьки…
– Нет, батьку надо все-таки подождать, – неуверенно проговорил Полонский, пропуская гостей в «залу» – по-настоящему барскую, с лепниной в половину потолка, с хрустальной яркой люстрой, висящей в центре. – Без батьки неудобно…
– Неудобно с печки в валенки прыгать – промахнуться можно, – назидательно произнес Каретников, – все остальное удобно. – Он сделал стремительное движение к столу, на котором стояли бутылки с напитками, взял коньячную бутылку, подкинул ее в руке и, прочитав этикетку, произнес уважительно: – Шустовский.
– Это для батьки напиток приготовлен, для него лично, – возбуждаясь, проговорил Полонский, – поставь, Семен, на место.
– Вот мы с батькой напиток вместе и исследуем, – усмехнувшись, прогудел Каретников, засунул бутылку в карман.
– Ты чего это, Семен? – повысил голос Полонский. – Повторяю, это коньяк для батьки. Поставь его на место!
– Имей в виду на будущее – батька любому, даже очень роскошному коньяку предпочитает водку-«монопольку», – Каретников неторопливо вытащил из другого кармана револьвер и направил его в лоб хозяину: – Хенде хох, Полонский! Руки вверх!
Полонский побледнел.
– Ты чего, Семен?
– Мало того что в полку у себя ты имеешь большевистскую партячейку, мало того что выпускаешь газету «Звезда», на которой единственное, что не хватает профиля Ленина, ты решил еще и батьку на тот свет отправить?
На Полонского в этот момент страшно было смотреть – ни одной кровинки на лице – лицо, восковое, просвечивало едва ли не насквозь. В прихожей кто-то затопал ногами, и в «залу» заглянул Марченко.
– Я не опоздал?
– Не опоздал, – сказал ему Каретников, вытащил из кармана бутылку с коньяком. – На-ка! Пусть спецы проверят, чего тут в коньячке намешано?
– Да ничего не намешано! – со слезами на глазах воскликнул Полонский.
– Это мы узнаем. Давай, Марченко, востри сапоги к выходу, – скомандовал Каретников.
Троян вывел из соседней комнаты жену Полонского. Та, перепуганная, была так же, как и муж, очень бледна, но еще не сумела до конца сообразить, что же все-таки происходит. Каретникову сделалось жаль ее – этот дурак Полонский не устоял, вмешал в свое разбойное дело жену, – Каретников качнул головой осуждающе и повел стволом револьвера, указывая дорогу:
– На выход!
В особняке оказались еще двое – командир батареи Пантелей Белочуб – человек, в преданности которого батьке Каретников нисколько не сомневался, попал Белочуб в эту кампанию, судя