я в прошлых жизнях бывал, – возмутился и принялся перечислять Конфуций, – невольницей, палачом, евнухом, многодетной мамашей, министром финансов, рабом на галерах, философом, даже однажды ослом, – подчеркнул он особо, – но я никогда не сказал бы, что я несъедобен!
Иннокентий Конфуция слушал вполуха.
– Оглядись: все друг дружку едят! – продолжал попугай. – Кто не ест – тот ходит голодным!
Иннокентий как будто внимал попугаю – на деле же в эту минуту у него перед глазами, подобно реке, протекала вся его жизнь, которой всего-то случилось тридцать три года!
Неясные, противоречивые чувства томили его: действительно, очень хотелось есть, но, с другой стороны – есть воина не хотелось!
И тогда Иннокентий мысленно искренно попросил у рыбы прощения.
Тут же форель ожила, повиляла хвостом и скакнула в ручей.
– Ты и это умеешь? – воскликнул Конфуций.
Спустя мгновение Иннокентий парил над водой с новой форелью в зубах – при этом глаза его хищно горели, а на острые камни с губ капала алая кровь.
– Ну ты китаец! – растерянно пробормотал попугай…
Из жития Иннокентия…
48 …Не всегда Иннокентий летал и ловил форель на лету.
Еще каких-нибудь семь лет назад, до встречи с Учителем Ши, он не летал, тем более не дробил камни лбом.
Наш герой, по порядку, родился в далекой, глухой, небогатой таежной деревне Шампунь (не путать с Шампаньей во Франции, в теплой Европе!), в дружной крестьянской семье обнищавших потомственных дворян Александра и Софи.
По тайге гулял миф, что Шампунь основал первый друг и сподвижник великого Петра, сам князь Александр Данилович Меньшиков, и даже как будто успел в ней пожить пару дней; а деревню Шампунью назвал потому, что крепко скучал в ссылке без шампуня (в переводе с французского – жидкого мыла!).
Заметим, родители маленького Иннокентия были скромны и, в отличие от некоторых, мало чванились знатным происхождением.
Кажется, толком о нем и не знали.
И даже, похоже, о таковом не догадывались.
А если и догадывались, то предпочитали о том помалкивать.
Так что сложно сказать, что догадывались!
А еще по ветхой избушке, кроме Иннокентия, ползали, мал мала меньше, семнадцать детей.
Иннокентий был пятым ребенком, щуплым и хилым.
Он часто болел от простуд и нередко хандрил, особенно в зимнюю пору.
На целую тайгу была одна-единственная школа досреднего образования, да и та находилась на значительном расстоянии – верстах в двадцати пяти – сорока.
Туда и обратно – считай, больше пятидесяти – восьмидесяти верст!
Туда и обратно, в плетеных лаптях, по метровым сугробам – простудиться, понятно, было недолго.
Достигнув семнадцати лет, с аттестатом об окончании двух классов таежной начальной школы, Иннокентий подался в Читу (почти на границе с Китаем, в холодной Сибири; Китай и Сибирь точно в Азии, а Азия – бог ее знает где!), знаменитую своими казино, барами, пабами и роскошными женщинами.
Кто хоть раз застревал в трясине соблазнов, тот по себе знает, как трудно бывает порой из нее выбираться.
Иннокентий,