вшей… еле избавилась. Потом, зимой кого – то отчислили, и я получила место. В умывальнике вода только холодная. Очередь. Вставали пораньше, мылись до пояса… Со 2 – гокурса мы жили с Наташей в одной комнате – 17 человек, никаких столов и стульев, туалет, конечно, на улице. Он до сих пор мне снится в кошмарных снах: света не было, собирались по несколько человек, со спичками… На ногах резиновые боты, в них туфли, а у многих только туфли на всю зиму, а грязь, снег… Утром бегом на лекции, потом допоздна – в библиотеке. К нашему счастью в институте было немало хороших преподавателей, тесно связанных с Ленинградом: наша любимая Софья Менделевна Глускина (история русского и древнерусского языка). До сих пор для меня нет ничего интереснее! У меня есть «Избранник», я его до сих пор перечитываю. С. М. была образцом не только в своём предмете, но и высоконравственным человеком. Она не представляла, как мы можем чего – то не знать, слукавить, что – то не исполнить. Она нас не отчитывала, только посмотрит своими библейскими глазами – и всё ясно. Мы любили её беззаветно, и очень многие занимались в лингвистическом кружке.
Мы приглашали Камберского, прототипа Кораблёва из «Двух капитанов» Каверина, он до нас преподавал в ин – те, в частности, у моего мужа, который учился на год раньше. И ещё мы приглашали опального Творогова, большого знатока древнерусской истории и литературы. Он был до войны репрессирован, на Соловках отморозил ноги, ходил очень плохо, строгое лицо римлянина, седые длинные кудри, бедно одет, но при бабочке. Жил он в коморке при «Поганкиных палатах», где был музей. Когда встречали его в городе, он сильно волновал наше воображение.
Творогов доказывал, что «Слово о полку Игореве» написано стихами, у него были целые таблицы. И вот мы пришли к нему в хибарку и пригласили в институт на заседание кружка. Это был большой риск, но мы об этом не думали. Он пришёл со своими таблицами, но у него от всего перенесённого была нарушена речь, и понять его было непросто. Когда читаю старые русские произведения под редакцией Д. Лихачёва, кумира нашего времени, и нахожу комментарии и подготовку текста Творогова, очень радуюсь – мы его знали! Он выстоял!
Нашим куратором был Павел Семёнович Рейхман.
Была у нас прекрасная преподавательница русской литературы 19-го века Мария Титовна Ефимова, преподавал политэкономию Дувидович, тоже большой дока в своём деле.
Ещё был эпизод: нам не читали логику, но обязали сдавать экзамен – мы бунтовали, но сдавать пришлось, учили всю ночь, получила «хорошо» – лишили «Сталинской стипендии», меня спасал отец – мог помогать. На 2-м курсе к нам пришёл Ягодинский – настоящий учёный, с окладистой бородой, высокий, красивый. Он продолжал вести наш лингвистический кружок, но вскоре умер.
С 1949 г. я стала дружить с Лисовским Славой (с исторического ф-та), моим будущим мужем, с ним проводила всё свободное время, а Наташа – с Риной Олютиной, которая часто