слабы?
Даже барон д`Авогур, человек гораздо более спокойный и уравновешенный, временами проникался этой пылкостью. Что уж говорить о солдатах! Как могли они не приветствовать утверждения, что храбрее и доблестнее их нет воинов на этой земле! Конечно, они восторженно кричали «ура!»
И, конечно, готовы были идти туда, куда прикажет военный губернатор! Ведь они в самом деле воины! Храбрые воины! Великие воины!
Филипп де Грасьен одобрял бы такой энтузиазм, если бы не видел, на чём он основывается и из чего произрастает. Мориньер же, слушая теперь Филиппа, который делился с ним наблюдениями, думал о том, что ситуацию эту нужно выправлять и как можно быстрее.
*
Сразу после ужина в доме Филиппа де Грасьен Мориньер поднялся в приготовленную для него комнату.
Филипп отправился следом за ним. Постучал в дверь уже спустя несколько минут после того, как Мориньер сел в придвинутое к камину кресло, вытянул ноги к огню. Услышав голос Жосслена, приглашающего его войти, Филипп заскочил в комнату и плотно прикрыл за собой дверь:
– Ну, – сказал со смешком. – Можете сказать теперь то, что весь вечер просилось вам на язык.
– О, нет, дорогой мой, – улыбнулся Мориньер. – Избавьте меня от необходимости комментировать.
– Отчего это?
– Мне нечего сказать.
Филипп пожал плечами.
– А мне кажется…
– Вы преувеличиваете вашу проницательность, – прервал его Мориньер мягко.
Когда в дверь снова постучали, и Антуан внёс в комнату поднос с закусками и вином, Мориньер засмеялся:
– Неужели, Филипп, вы не наелись за ужином?
– Разве это можно было считать ужином? Перестаньте! – отмахнулся Филипп де Грасьен. – Я чуть не умер от тоски.
*
Вечерняя трапеза в самом деле неожиданно оказалась мероприятием весьма напряжённым.
Блюда, подаваемые на стол, были великолепны. Но Сирен, которая сидела на месте хозяйки дома, чувствовала себя очень скованно, чем поначалу весьма удивила Филиппа, успевшего привыкнуть к её ежевечерней легкомысленной болтовне, и позабавила Мориньера. Последний, надо сказать, не делал ничего ровным счётом ни для того, чтобы смутить её, ни для того, чтобы вывести из этого неподходящего состояния.
Мориньер говорил в основном с Филиппом. Слушал городские сплетни, сам рассказывал всякие безделицы. Время от времени из вежливости обращался к Сирен. Та с каждым адресованным ей вопросом всё больше каменела, мямлила что-то в ответ. Не отрывала взгляда от тарелки. Наконец, едва закончив есть, поднялась. Сославшись на головную боль, ушла к себе.
Именно тогда, заметив, как нахмурился Филипп, Мориньер и решил отправиться в свою комнату – дать возможность другу, если тот сочтёт нужным, последовать за своей любовницей.
Между тем Филиппу это и в голову не пришло. Как можно, в самом деле, ставить на одну доску