у меня чем голову забивать и без вашей этой хрени! Поперся туда с ребенком, будто ему разрешили! Чуть не повесилась тут…
Ничего больше от нее добиться было нельзя. Но Лянка сохраняла оптимизм:
– оки, будем долбить родаков в голову) авось и продолбим))) как я сегодня унитаз продолбила)) —
Так мы с ней и общались весь май и июнь, до самых каникул: приходили в Наше Место, валялись в траве и трепались обо всем на свете (кроме купания голышом – об этом мы больше не говорили никогда), и потом продолжали вконтакте – до полдвенадцатого, когда Лянку тащили спать. На скайп она отказалась перейти – «отец попалит и взбеленится», – а я не уточнял, чего это.
Встречались мы, прогуливая школу: почти каждый день попадался урок, который можно было профукать. Сегодня это был один предмет, завтра другой, послезавтра третий. Все остальное время у Лянки было забито под завязку. Родаки регулярно трезвонили ей, но она ставила на беззвучный, и потом перезванивала – «Чего? Я на физре!»
В классе мы делали вид, что ничего не изменилось: Лянка блистала, как и привыкла, а я торчал упырем в углу. Была бы у меня другая фамилия – меня, наверно, так и звали бы: Упырь. Я не ревновал к нашим мачо, которые состязались перед Лянкой, кто круче матюкнется, и не понимал, как это люди ревнуют. Все равно я ведь знал, что для Лянки я – это я, и она для меня – это она.
И ни от кого, кроме нас, это не зависит, кто бы чего ни сказал и ни сделал.
7.
Когда подоспели каникулы – стало ясно, что Лянкин проект «продолбить дырку» провалился. Моя и слышать не хотела ни о какой поездке – ни на озеро, ни в N-скую область, ни вообще куда угодно:
– Уродуюсь на двух работах – и будем бабки просирать, да? Эт папашины гены в тебе, он такой же был…
Папу она поминала только матом. Я еще в N-ске привык, и потом ждал, когда она и про новых пап начнет так говорить. Майку тоже, бывало, доставалось. Это был плохой признак, но я как-то не предполагал даже, как оно выйдет на этот раз.
…Ту ночь я запомнил на всю жизнь. Когда я ждал их, и не выдержал – уснул в час с чем-то, хоть и не люблю засыпать один, и потом проснулся от криков и грохота, и выбежал на кухню сонный, и увидел, как ненастоящее – будто я кино смотрю, или в чужое тело вселился, – увидел битую посуду кругом, и маму в крови, и сам заорал, как придурошный, и подбежал к ней, и когда уже понял, что она просто порезалась осколком, все равно продолжал орать, а она стала хватать вещи, пихать их в рюкзак, потом подхватила меня и потащила на улицу, а я упирался, как осел, и матюкал ее, а она меня…
Потом мы ночью, на вокзале, сидели возле вайфая, и она заставляла меня искать в сети квартиры и звонить, и сама тоже что-то там искала, ругаясь на планшет, на меня и на всю Вселенную. А у меня уже мозги распадались на атомы, и никто, естественно, не брал трубку, и я уже устал просить ее пойти домой…
– Черта лысого я к нему вернусь! – говорила она, цокая ногтями по планшету. Экран у нее весь в дырочках, потому что ногти длинные, как у гризли, и с узорами. Нэйл-арт.
Конечно,