все понимаю, проф, – слегка виновато пробормотал Зайцев, – Но это восторженное прославление Пана сильно отдает криками «Да здравствует Сталин!» перед расстрелом в подвалах Лубянки.
– А бывало и такое? – недоверчиво уточнил Дьюи.
От удивления профессор даже подался вперед, приняв крайне неудобное положение в шезлонге.
– Клевещут, – Зайцев развел руками.
Дьюи пожал плечами, откинулся на спинку.
– Ну, собственно, Вы сами все и объяснили. Вот увидите, – заверил он Зайцева, – вся эта восторженность выветрится из Энтони, как только корабль удалится от Земли на достаточное расстояние.
Зайцев встал из недовольно заскрипевшего шезлонга.
– Хотелось бы верить, проф. Извините, вынужден Вас оставить.
– Что так? – удивился Дьюи, – Ложиться спать еще рано.
– У меня встреча с Жанной. Пригласила в гости.
Дьюи приподнял бровь.
– Не выроните монокль, проф, – предупредил Зайцев.
– Спасибо за заботу, – сердечно поблагодарил Дьюи, – постараюсь.
***
Кроме Зайцева, Стивенса и Дьюи в экипаж «Эдема-1» входили еще три девушки. В отличие от мужчин Зайцев про себя называл их по именам – Мейбл, Фредерика и Жанна. Все же одной из них суждено стать ему если не женой, то любовницей.
Американки Мейбл и Фредерика сильно отличались и внешне, и по характеру. Широкобедрая и грудастая Мейбл походила на раненую белую птицу. Испуганно хлопала ресницами как крылышками и глядела вокруг с отчаянным выражением выпавшего из гнезда птенчика, просящего то ли о пощаде, то ли о защите. Все это при двух докторских степенях – по агрономии и космобиологии. На групповых тренингах, когда по ротации приходил черед играть роль капитана, она единственная из всего экипажа регулярно проваливала управление командой. Впрочем, в качестве подчиненного Мейбл оказывалась почти идеальной – при условии точной постановки задачи.
Химик и астрофизик Фредерика, напротив, отличалась несколько чрезмерно – на вкус Зайцева – спортивной фигурой. Она ничем не хлопала, при разговоре смотрела прямо в глаза. В ее подтянутости виделось больше от военного лагеря, чем от дамского фитнес-центра.
К третьей, Жанне, Зайцев сейчас как раз направлялся. Стивенс как-то окрестил ее инженю-строителем. Зайцеву это определение казалось не очень точным. В Жанне причудливо сочетались французский шарм – или то, что Зайцев за него принимал – с быстрым и точным умом. И Зайцев опять не мог понять – отточенный ли это опытом разум профессионала или природная женская сообразительность. К посиделкам на веранде Жанна относилась подчеркнуто пренебрежительно, как к пустой болтовне.
Зайцев шел к коттеджу Жанны впервые и привычно считал шаги незнакомого маршрута. Досчитав до двухсот сорока пяти, он поднялся по ступенькам, постучал, услышал приглашение, открыл дверь. И лицом к лицу столкнулся с молодым аборигеном. Або смерил его пронзительным взглядом и молча посторонился.