стояла спиной к Витьке и нашёптывала молитвы. Перед ней на комоде возвышалась икона с величественным седобородым дедом. Витька не знал, что это за образ, он видел его впервые. Наверное, бабушка из какой-нибудь разрушенной церкви принесла: Витёк слыхал, что некоторые несознательные элементы так делают. «Хорошо же бабушка икону прячет, раз никто в доме про неё не знает», – вздохнул про себя Витька.
Сам-то он, как порядочный пионер, в Бога не верил. И на бабушку в этом вопросе смотрел свысока. Как-никак за плечами Витьки имелся солидный багаж из законченных четырёх классов, а у бабушки всё образование – три класса церковно-приходской школы. «Что поделать, пережитки прошлого, – рассуждал просвещённый паренёк. – Ведь объяснил же прогрессивный английский учёный Чарльз Дарвин, что обезьяна превратилась в человека, что тут может быть непонятного?!»
Витька подошёл к окошку и взглянул на хмурое небо. «Вот если бы бабушкины молитвы могли помочь отцу, Родине… А так что толку от них?» – подумалось мальчишке. В это время раздался нетерпеливый стук в дверь. Витька вышел, а через мгновенье влетел обратно с радостным криком, держа в руке заветный мятый треугольник.
– Бабушка! Скорей! Письмо от бати!
– Читай, милок, читай, – бабушка, крестясь, появилась из своего угла.
Витька принялся читать вслух. В письме отец с горечью описывал события сражения за Смоленск. Как они из последних сил держали свой рубеж обороны, отражая бесчисленные атаки фашистов. Как пришлось им, непобеждённым, отходить, оставив этот рубеж, чтобы не угодить в окружение. Как напоролись неожиданно в лесу на громадную колонну гитлеровцев и в завязавшемся бою его тяжело ранили. Как однополчане тащили его, раненого, двое суток к своим.
Из письма они узнали, что отец был дважды ранен в плечо и в ногу. Но уже шёл на поправку, находясь в подмосковном одинцовском госпитале.
Вечером Витька зашёл к Мирону узнать результаты его похода в военкомат. Мирон был угрюм и неразговорчив. «Не взяли», – понял Витька и предложил другу вместе бежать на фронт. Мирон тут же оживился.
– Давай. Может, к партизанам прорвёмся. Там такие, как мы, точно пригодятся! – предложил Мирон.
– Не, я к отцу хочу, вот и адрес госпиталя есть, – возразил Витёк, – Он уже скоро поправиться должен, там и повоюем.
– Да, повоюешь ты! Меня вон в военкомате чуть ремнём не выдрали: мол, дурь из тебя вышибем. А потом объяснили, что у них сверх планового призыва ещё больше тысячи заявлений лежит от добровольцев. Так что не всех ещё берут, и нам, малолеткам, ничего не светит. А ты думаешь, в армию прибудешь – и тебя там с распростёртыми объятьями встретят?
Просовещавшись весь вечер, ребята решили с утра пораньше бежать на фронт, а там будь, что будет!
Лёжа под тёплым лоскутным одеялом, Витька всё никак не мог уснуть в ту ночь. Мешали воспоминания. Вокзал, паровоз. Малыши-дошколята, эвакуированные из Ленинграда. «Скажи, где моя мама?» – и детские глаза, полные горя.
7.