что лейбористы – никакой разницы, желаешь карьеру сделать, а то очень обидно из комбатов во взводные и самое главное комсомолец, причем не из фанатиков, понимаешь про наши специфические национальные проблемы. А ко мне исключительно трепаться по-русски ходишь, а то достали всякие Абутбули.
Я молча качался на табуретке.
– Вот сломаешь, заставлю самого чинить, – пригрозил он. – Ты чем-то недоволен? Вроде ничего и не соврал, а как ты сюда заехал, он и без меня прекрасно знает. Об этом в нашей армии только собаки не в курсе.
– Неприятно как-то я выгляжу, в твоем пересказе.
– Ну уж, как смог, так и сказал. Ваши официальные характеристики тоже не больно красивые.
– Можно подумать ты читал наши армейские документы.
– А читал, – злорадно ответил он. – В Испании. Большую занудность только у израильских бюрократов найти можно. Потом, – отмахнулся он от меня. – Дай, наконец, закончить. Я в высоких сферах давно не вращаюсь, но навыки еще не все растерял. Ничего он прямо не сказал, но разменяют тебя.
– Это, в каком смысле?
– А на повышение сплавят. С неудобными так иногда поступают. Выгонять, скандал будет, вонь до небес. А если повышать, то вроде бы жаловаться не на что. Зато отсюда уберут. А биография у тебя как раз под это дело, практически партийный попутчик, но совсем по другому ведомству. Все при своем интересе остаются. Дейч получит что хочет, и Хава будет довольна. А если что, он тебе не постесняется напомнить, что это от него повышение зависело.
– Наверное, я действительно, тупой, – с тоской сообщил я. – Какой отношение имеет министр строительства к назначениям в армии?!
– Никакого, – терпеливо ответил он. – Тут все идет по принципу ты мне – я тебе. Я проголосую за необходимое тебе решение, а ты – за нужное мне. А лейтенант Томский, так, попутный вопрос. Можно из вредности шум поднять, а можно все решить втихую, каждый вроде уступает, а на самом деле все в выигрыше.
Так, – сказал он, разглядывая меня. – Похоже, на сегодня, с тебя хватит. – Это дело надо переварить, и для этого надобно выпить. Тем более и повод такой замечательный. Победа над Гитлером, пусть ему не будет покоя и на том свете, не каждый день бывает. Он разлил в кружки прозрачную жидкость из десятилитровой канистры, стоящей в углу. – За Победу и пусть все наши враги сдохнут, как этот сдох!
Мы дружно выпили. – Слушай, – спросил я изумленно. – Это что такое? Не фабричное, и не самогон. А лучше продажной.
– Собственное производство, – гордо ответил Ицхак. – Двойная перегонка, фильтрация, в продажу не поступает. Цени! На вот, закусывай, – протянул мне печеную картошку. – Больше все равно ничего нет. На кухне нельзя брать что-нибудь для себя, даже холодной воды. Это мы сделали вполне сознательно, или едят все, или никто. Не знаю, бывают ли желающие, но при мне нарушителей не ловили. Теперь иногда думаю, что мы с этим делом перемудрили. Девки ненавидят работу на кухне. Это для них страшно унизительно именно потому, что это более легкая