Пензе и в Саранске набрал более 1000 человек и умножил артиллерию и припасы. Таким образом из беглеца делается сильным и ужасает народ».
Державин поспешно воротился в Саратов, где не нашёл никакой готовности к отражению Пугачёва. По настоянию поручика было проведено новое собрание в магистрате, на которое Бошняка не пригласили.
– Комендант явным делается развратителем народа и посевает в сердце их интригами недоброхотство! – заявил Державин. – Я требую безотлагательно от магистрата строить укрепления и приготовиться к защите до последней капли крови! Кто обнаружит недостаточное усердие, будет объявлен изменником и отослан, скованный, в секретную комиссию!
Гасвицкий прочёл составленное офицерами города определение против Бошняка:
– «Как комендант, с 24 июля продолжая почти всякий день непонятные отговорки, поныне ни на чём не утвердился и потому к безопасности города никакого начала не сделано и время почти упущено, то все нижеподписавшиеся согласно определили: несмотря на несогласие коменданта, по вышеписанным учреждениям господина бригадира Лодыженского делать непрерывное исполнение…»
У магистратской избы остановилась повозка, доверху забитая детьми, старухами и скарбом. Из-под этой кучи малы выкатился и вбежал в горницу небольшой господин в старомодном, елисаветинском камзоле. Это был Зилинский – воевода Петровска.
– Самозванец во главе скопища развратных людей идёт на Петровск! – пробормотал он, взмахнул коротенькими ручками и снова зарылся в кучу старух и детей. Повозка укатила по Астраханской дороге.
При общем молчании Державин поднялся:
– Надо срочно послать в Петровск казаков. Упредить Пугачёва, чтоб он имеющимися в сём городе пушками и порохом не овладел.
Никто из собравшихся к тому своею охотою не вызвался. Тогда гвардии поручик снова нарушил молчание:
– Казаков поведу я!
Он взглянул нечаянно в боковое маленькое оконце и содрогнулся: из окна вдруг выставилась белая, как бы составленная из тумана, адамова голова, которая, казалось, таращила пустые глазницы и хлопала зубами. Державин попризажмурил и открыл глаза – видение исчезло. «К худу», – подумалось ему. Никому не рассказав о привидевшемся скелете, он начал готовиться к опасному походу: выпросил из опекунской конторы сотню донских казаков во главе с есаулом Фоминым, послал команду вперёд, а поутру выехал за ней в кибитке с Карпицким и Гасвицким.
На ровной, как стол, степи они ещё издали заметили скачущего навстречу солдата: то был курьер Бошняка, сообщивший, что Пугачёв уже в пятидесяти вёрстах от Петровска и намерен в нём ночевать. Державин ещё надеялся поспеть хотя бы заклепать пушки и затопить порох. Проехав ещё вёрст пять, стретил он одинокого мужика и учинил ему допрос.
– Отторженец от любезной родины, я скитаюсь по здешней безлюдной пустыне… – уклончиво отвечал путник.
Державин вытащил пистолет:
– Поедешь с нами, и если впереди пугачёвская