сказочницы, который «мог напоминать» голос няни. Разумеется, вся обстановка «подлинного дома няни» – чистая декорация: что и как могло и должно было бы быть, эдакий, мы бы сказали, музей наглядной мифологии. Случайно услышали, как дети, войдя в музей, спросили пожилую экскурсоводшу: «Это вы – Арина Родионовна?»
В последнее время и подлинность самой избы няни ставится под сомнение. Часть этой показухи – «Изба-читальня имени Арины Родионовны». Интересная мысль: читальня имени того, кто ничего не читал, потому что читать не умел. Были предложения поставить няне памятник, и он был сотворен в Кобрине и даже в Пскове, где Арина Родионовна, кажется, вовсе не была. В соседнем с Кобрином музее, дворянской усадьбе Суйда, вотчине Ганнибалов, на мемориальной доске няня по велению идеологического начальства причислена к родным Пушкина – отцу, матери и сестре.
Понятно, что серьезным изъяном, снижающим роль незаменимой наставницы Пушкина, оставалась иконография, точнее отсутствие таковой. Портрета няни при жизни сделано не было, но хотелось, чтобы портрет был. Попытки утверждать, что то или иное изображение женщины есть няня, имели место. В музее Пушкина в Петербурге портрет неизвестной женщины неизвестного художника со значительной степенью вероятности выдается за портрет Арины Родионовны. Горельеф женщины из моржовой кости (который кто-то подарил Горькому, а последний отдал его в музей) был сделан местным резчиком вроде бы через двенадцать лет после ее смерти и тоже вряд ли имеет отношение к реальной няне.
Описаний внешности, если не считать осиповского «старушка чрезвычайно почтенная – лицом полная, вся седая», нет. Если няня была так близка Пушкину, то почему он не изобразил ее профиль, – он, который рисовал в рукописях даже и не очень близких людей? Существует женский профиль, набросанный Пушкиным и многократно обсуждавшийся. Рисунок находится в рукописи рядом со стихотворением «Предчувствие» и наброском «Волненьем жизни утомленный». Может быть, говорится об этом изображении, «Пушкин в рисунках оплакивал няню»[93]. А может быть, и нет, добавим мы.
Миф требовал пищи. В газетах, а затем во «Временнике пушкинской комиссии» появились статьи, в которых высказывалось предположение, что рисунки Пушкина – старой и молодой женщины – рядом со строками первой песни «Полтавы» изображают Арину Родионовну в двух возрастах. Более того, пишет Грановская: «На первом портрете она нарисована, вероятно, такой, какой поэт видел ее в последний раз на смертном одре – перед нами лицо старушки с уже застывшими чертами, с опущенными веками. Рядом же дан портрет юной Арины Родионовны, он более четок: выражение лица молодой женщины бойкое и задорное»[94].
Н.В. Измайлов возражал Грановской: «Не является ли рисунок, изображающий девушку в кокошнике, портретом дочери Кочубея (еще не появившейся в рукописи поэмы), которой приданы некоторые черты сходства с Марией Раевской (Волконской)?»[95]. Однако спустя полтора десятка лет Грановская публикует книгу, в которой