и он протянул Корнелию небольшое письмо, а также мешочек, доверху наполненный сестерциями.
Пока Корнелий читал, Катулл подошел к окну и, отодвинув портьеру, выглянул в окно. За окном рос сад, и в солнечной зелени весенних деревьев цвел розовыми, белыми, сиреневыми, огненными всполохами. Сад дышал. Небо глядело в душу. Небо сияло сквозь легкие облака, сквозь ветви цветущих деревьев.
Он уже знал этот особый покой, вселяющий уверенность и силу, запредельный, особый… Он чувствовал, когда Небо с ним разговаривало. Он различал этот язык, любил его.
Корнелий окликнул Катулла, вывел его из особого состояния силы, в руках Корнелия плескалось темное маслянистое вино в бокале, он плеснул в другой бокал Катуллу…
– За встречу, друг! Будем здоровы!
– Сперва тебе нужно встретиться с нашими, это отличные поэты-неотерики, мы представляем здесь в Риме Александрийскую школу…
– Я перевожу Каллимаха…
– Не сомневаюсь в тебе. Ты ведь не перестал писать свои ямбы?
– Я бы сказал, наоборот….
– Уверен, в Риме тебя оценят.
Эссе (1)
Катуллу около двадцати, когда он переезжает из Вероны в Рим. Семья рассчитывает, что именно в Риме он продолжит свое образование, изучая юризм, что даст шанс начать собственную карьеру. Время – очень приблизительно с погрешностью в три-четыре года, здесь историки несколько расходятся – примерно 64 год до Рождества Христова.
Гай Валерий Катулл приезжает в Рим.
Мечты семьи о карьере сразу же были пожертвованы поэзии. Стихи, а не юридические тонкости волновали его кровь. Стишочки. Знал бы он, что они ему принесут.
Он вошел в кружок таких же молодых поэтов, увлеченных Александрийской поэзией.
Его стихи признавались лучшими.
Тогда же он сблизился с Корнелием Непотом.
Дружбу с Корнелием Катулл сохранил до конца жизни, и свои последние дни – бездомный, тяжело больной Катулл провел в доме Корнелия.
Так что это посвящение Корнелию, безусловно, оправдано.
В обращении к Корнелию, за мягкой иронией, отсутствует всякая фамильярность. Здесь нет притяжательного местоимения – мой, так характерного для Катулла. У Катулла притяжательное местоимение «мой» никогда не указывает на обладание, на форму собственности, но это и обозначение чувств, и душевной близости, и ссылка на некую внутреннюю общность – огромная палитра значений.
Но Корнелий – Катулл как бы дистанцируется от него, отходит в сторону, проводит черту, разделяет: вот это мои nugae «безделки» как принято называть в России уже как два века стихи Катулла, а вот это твои три тома, трудолюбиво.
И здесь как-то вдруг меркнет всякое разделение, и остается космическая серебряная россыпь смеха бессмертных, смех из темноты времен, из звездной ночи.
…Они культивировали ДОСУГ, практически отсутствовавшее понятие до них.
Они устраивали вечеринки с вином, танцами, лавровыми