Джерри подняла голову в его сторону и зарычала, оскалив зубы. Всё больше подозревая, что этими людьми было задумано что-то весьма серьёзное, я предупредил «попутчика», что если он сделает какое-нибудь резкое движение, собака рычать уже не будет, а просто бросится на него. Видимо, это сработало: чёрный человек, ничего не объясняя, попросил остановить машину и вышел на обочину. Я понял, что если бы не наша Джерри, дело могло бы окончиться весьма печально: вполне вероятно, что эти двое планировали захватить нашу машину.
Вскоре я догнал Скутельникова и рассказал о случившемся. Он резко отчитал меня за нарушение нашего договора. Как и я, он был уверен, что мне и Диме очень повезло и что я должен благодарить за это именно Джерри!
Дальнейший путь не был чем-либо примечательным, и мы благополучно доехали до Орска. Домой мы возвратились немного уставшими, но вполне довольными, однако довольно скоро меня снова стало беспокоить поведение Людмилы.
Возможно, это случалось и раньше, но кроме того, что Люся начала курить, с какого-то времени я стал замечать и пробудившийся у неё «интерес» к спиртному. По настоящему я понял, как далеко это зашло, в начале 1971 года, когда неожиданно нашёл спрятанную ею в кладовке водочную бутылку. Я чувствовал, что Люся старалась выпивать понемногу, делая это, как правило, в выходные дни, чтобы её пристрастия не заметили на работе. Особенно бдительной она стала после смены руководства сектора натурных испытаний, где она работала секретарем: в июле 1971 года его возглавил Евгений Иванович Парфёнов, человек военный и весьма требовательный к подчинённым. Прежний начальник, Владислав Антонович Верниковский, дававший ей, по-видимому, слишком много свободы, был назначен на должность главного инженера предприятия.
На некоторое время обстановка в нашей семье стала спокойнее, однако продолжалось это не долго: месяца через три на фоне возобновившихся выпивок у Людмилы всё больше стали проявляться явные нарушения психики. Она могла без видимых причин учинить в любую минуту скандал, совершенно забросила квартиру, перестала обращать внимание на то, на чём спят и в чём ходят дети. Дело доходило порой до того, что я с детьми вынужден был ночевать у своих друзей.
Продолжая с далеко не лучшим настроением выполнять обязанности секретаря заводского партбюро, я решил рассказать о моих семейных делах первому секретарю горкома партии Тарасову. Внимательно выслушав меня, он высказал желание встретиться также и с моей женой, а затем – с нами обоими. Признаться, я не совсем понял избранной им «стратегии», но возражать не стал: Владимир Дмитриевич был очень опытным человеком, прошедшим войну, до приезда в наш город работавший секретарём парткома ЧТЗ, и я не мог не уважать его мнения. Вскоре после нашей беседы втроём он сообщил мне, что считает виновной в семейных передрягах Людмилу и попросил продолжать работу секретарём даже в случае