Ну-с, молодой человек, как будем стричь?
Мастер – малого роста сухенький, с абсолютно лысой черепушкой старичок в мешковатом белом халате – с сомнением посматривал то на моё изображение в зеркале, то на мою макушку. И если в зеркало он бросал взгляды поверх массивных очков, едва зацепившихся за кончик крючковатого носа, то буйную растительность на угадывающейся лысине клиента он лицезрел через толстые линзы, прикрывая морщинистыми веками близорукие глаза.
– Не знаю. Вам виднее, – пробурчал я. «Молодой человек… Впрочем, для такой старой калоши мои пятьдесят – далёкое прошлое, как для меня молочный зуб на ниточке. Однако, каков вопросец! Не в бровь, а в глаз».
– Да, мне виднее, – со вздохом сказал мастер, энергично надавливая ногой на педаль старого кресла. Не стилизованное, настоящее кресло смачно зачавкало пневматикой, а я приподнялся над полом, да так, что едва стал доставать до него носками ботинок.
«Нелепость какая… Голова кочаном торчит из верхушки конуса дурацкой простыни, туго завязанной на кадыке. Руки девать некуда, кроме как скрестить на животе и тем самым понимать, что он существует. Либо надо принять позу сидящего Тутмоса III, только вместо горшков держать никелированные подлокотники. А все эти ножницы, пилочки, расчёсочки и что-то ещё всякое… Бр-р… Объективная необходимость… Единственное, что напоминает о посещении симотеки, так это клубничное послевкусие от нулевого перугена и пустой флакон, трёх очковым броском закинутый этим мастером в мусорное ведро. Впрочем, здесь не симотека, а парикмахерская. Да-а… Давненько я не был… в парикмахерской. Пожалуй, в последний раз я посещал аналогичное заведение ещё в детстве, лет эдак сорок с гаком назад. И вот что, собственно, удивляет: тогда я – пугливый четырёхлеток – не бился в истерике от вида металлических инструментов в руках толстой тётки и не ревел от страха, глядя на кучу перемешанных с пылью срезанных волос. Напротив, все эти причиндалы и обряды парикмахерского шаманства вызывали во мне не беспокойство с недоумением, а любопытство и ожидание приятного щекотания по голове. Никакого ужасного ужаса я не испытывал даже перед деревянной жёрдочкой, переброшенной между подлокотниками, на которой я сидел по причине малого роста, беспардонно забравшись с ногами на кожаное кресло. Сидел высоко, как взрослый…
Забыл я эти ощущения, позорно забыл. И большинство нынешних людей забыло».
– Предлагаю «канадку». Ну и по ходу…
– А какой лонг? Ох, простите! Не уместный вопрос.
– Да, – прошамкал старик, – придётся отвыкать.
Он ловко принялся за дело, так и не услышав моего утвердительного ответа.
В девственные дебри затылка впились зубья расчёски, заскребли, оставляя, как мне казалось, глубокие кровяные борозды; залязгали, залетали над ними ножницы; клочья волос, вырванные, по моему убеждению, с корнями, посыпались на белоснежную простыню. Я зажмурился, мучительно следуя совету отвыкать.
*****
В этот раз тётя-парикмахер забыла переключить телевизор на детский канал, и на вогнутом экране вместо мультика про инетика Мишу и лошадку Тришу шла скучная взрослая передача. В знак протеста я хотел зареветь, но, заметив моё намерение, мама положила в решительно открывшийся ротик леденец монпансье, предусмотрительно захваченный ею на подобный случай. Я был доволен, и тугоплавкая конфета надолго отвлекла меня от телевизора, позволив сосредоточиться на мятном вкусе и на манипуляциях с моей чёлкой.
Мама же, напротив, чрезвычайно увлеклась телепередачей, да и тётя-мастер периодически прекращала щёлкать ножницами, на миг замирая и вслушиваясь в бубнёж какого-то старикашки.
Одновременно кончились три вещи: моя стрижка, моя конфета и телепрограмма.
– Это новый канал? Наконец-то по телевизору показали что-то любопытное, – сказала мама.
– Вы совершенно правы, мадам, – ответила тётя, помогая мне спрыгнуть с кресла. – Перспективы вдохновляют, но вместе с тем тревожат.
– Вы это о чём?
– О своей профессии, мадам.
– А я как-то об этом не подумала. Да-а… – Мама перестала застёгивать пуговицы моего пальто. – Конечно, многое, очень многое может измениться… И как будет удобно! Не переживайте, милочка, настоящие профессионалы будут востребованы всегда… Так, малыш, скажи тёте «спасибо» – и держи ещё конфету.
– Шпасибо! – произнёс я с набитым ртом.
Мы ушли, и я никогда не узнаю того, что делала дальше ласковая тётя-парикмахер.
А она за нами закрыла дверь на ключ, отчего светящаяся зелёным неогоном надпись в витрине заведения автоматически сменилась на красную «Извините, закрыто»; затем подошла к парикмахерскому креслу, фартуком смахнула с подлокотника невидимый волосок и тяжело опустилась на кожаную сидушку.
– ТиВи, меню, запись программы 13:30, последняя часть, – негромко проговорила она, и тотчас, прервав выпуск новостей, на экране возник давешний старикан в сопровождении «спускающейся в долину» журналистки с микрофоном в холёной руке.
Женский