то, как увековечить все остальные сто тысяч узаконенных профессий, не говоря уж про полулегальную работу сицилийских реквизиторов, про опасную и трудную, беспрерывную службу продавцов лекарств от падучей и от головной ломки, курьеров и курьерш с посылками радости в желудках и вагинах, – про это Чен Джу как—то не подумал.
Для Чена Джу профессия сантехника стояла на втором месте по сложности и неохоте её исполнения после надоевшего ремесла неудовлетворенного архитектора; – надоевшего как горькая, многолетняя редька, или как недоступный обезьянний банан, который, прежде, чем съесть, надо ещё выколупнуть из под потолка решётки палкой, балансируя на спинке стула. А была профессия сантехника такой почётной в списке всвязи с её физической сложностью, царапающими ржавыми гайками на скобах труб с торчащей из них масляной паклей, некоторой вонью и несимпатичностью заложенных в инструкции отдельных функциональных отправлений.
Чен изредка считал себя в некоторой степени знатоком в области всех видов эстетик, правда, не для близкого её применения на себе; и, соответственно, ничего не делал для повышения статуса самой эстетики, разве что, умело разрушая её, напоминал человечеству про её ценность и хрупкость. Чен Джу чаще использовал знание эстетики для того, чтобы просто иметь её в виду на чёрный день, а ещё для того, чтобы её обоснованно порочить, когда не на чем и не на ком сорвать зло. Бумага терпит всё. Бумаги у Чена завались. Неоплаченного электричества в его компьютере накопилось больше, чем на Угадайской ГРЭС, откуда Чен черпал халявную энергию. Провод с крючком, торчащий в нише его окна, любил ночевать на уличном проводе.
***
Страницы купринские (всё его творчество и смысл жизни) были упакованы в толстую корку. Страницы пребывали в обыкновенном бело—бумажном состоянии, но корка была нахально красивой – малахитного цвета и по—лягашачьи скользко—шершавой на ощупь. Подобия лягушачьих шкурок в наше время стоят сверхдорого. Книга не была куплена. Сверку с Куприным, по данной причине, в этот раз осуществить не удалось.
Зато Чен купил тонкие и дешевые вспоминалки о Куприне его современников. Придя домой, он бегло пробежал по их страницам. Чена чрезвычайно заинтриговали известные литературоведам высказывания Л.Н.Толстого о Куприне. «В искусстве главное – чувство меры… достоинство Куприна в том, что ничего лишнего».
От купринского чувства меры Лев Николаевич мог легко и без всякой меры заплакать и заразить плачем всю Ясную Поляну со всеми подглядывающими из—за кустов дачниками в полосатых майках и их любовницами в непрозрачных вафельных пеньюарчиках и с полотенцами вокруг красивых, но глупых по меркам нынешнего времени головок.
От чувства меры Чена, Толстой, доведись ему прочесть что—либо из Джу, мог только, разве что, разразиться длиннющими, по—японски изощренными непристойностями, смог бы разволноваться от этого и раньше времени умереть.
У Чена