лучше сжечь?
– Что тебе старшие товарищи говорят, то и делай.
– Ладно. Спасибо, Олег Иванович.
На сей раз начальник первого отдела заставил расписаться в куче бумаг и выдал всего одну справочку, гласящую, что он, Николай Петрович, допущен к работе с документацией второй группы допуска.
– Может, потребуется, а может, и нет, – объяснил Иваныч. – Но раз инструкция требует оснастить в командировку этим документом, я выполняю. Значит так, если будешь у них работать по секретке, эту справку у тебя изымут, но обязаны взамен выдать свою, что эту забрали, понял? Ты не забудь стребовать, а то знаешь, сколько дураков в нашей системе работает. Ого-го-го!
– Да какая там секретность, Олег Иванович, основы программирования на новом языке. Может, не надо?
– Надо, Федя, надо, – отшутился бывалый пенсионер. – Инструкции не зря писаны. Всякое в жизни может случиться, даже война. Если что, с этой справкой любой военкомат тебе бронь оформит в семьдесят два часа, а так на фронт в двадцать четыре пойдешь. Чуешь разницу? Так вот, а если не потребуется, справку обратно привезешь и снова сдашь мне здесь лично под подпись. И не дай бог ее потерять! Лучше паспорт потерять, чем эту справку, тогда одним унитазом точно не отделаешься, можешь даже и не сомневаться. Эта справка – как твоя честь. Береги честь смолоду? Кто сказал?
– Пушкин.
– О, грамотный. Молодец, хорошая у нас молодежь подросла. Иди, у меня работы по горло.
2. Мара, Соня и русская Надин
От своего отдела Николай Петрович ехал в Тройск один. Из двенадцатого вместе с ним отправилась учиться пиэлю малознакомая коллега неопределенного возраста по имени Соня: высокая, бледная, с голубоватой тонкой кожей, из-под которой просвечивалась на руках и голове кровеносная система, а еще из тринадцатого отдела весьма бойкая программистка Мара.
Всему коллективу хорошо известно, что в Мару влюблены три электронщика по меньшей мере да пятеро программистов, среди которых имеются и давно женатые, приличные люди. Сей ажиотаж Коля не разделял. Возможно, кто и считает ее необыкновенно красивой, а по мнению Николая Петровича, цвет лица чересчур темен, причем не мулатской привлекательной шоколадностью, а некой нездоровой серостью, потаенные глазки большей частью опущены, даже когда шутит напропалую. Хотя есть в них нечто. Цвета толком не различить за густыми скромными ресницами-вуалями, но вот однажды Николаю почудилась среди бела дня в столовке такая штука: глаза Мары блеснули двумя фонариками.
Подобное световое явление случается наблюдать в телевизоре, когда, скажем, показывают львиный прайд, снятый на камеру в свете прожекторов ночью, вокруг туши убитой зебры. Светло, как днем, а глаза у царственной семейки все равно полыхают огнями. Вот такой кошачий огонь высветился среди обеденного перерыва и у Марочки, хотя ела она не зебру, а всего-навсего котлету по пожарски с тушеной капустой.
Провожать