Но не думаю, что ее собственного ребенка.
– Простите, сэр.
– Не за что. Мотивация – это хороший вопрос. Косвенные данные указывают на то, что наш красный маркер – прайм-лейтенант Ребекка Ли Андерсон, последние два года числящаяся в отставке, и погибшая в Чикаго около тридцати дней назад, вместе со всей своей семьей. – Фрагмент конструкта перед Клодом развернулся, приближая фигурку в покрытой пылью броне. – Ее ребенку было восемнадцать месяцев, Лиза, так что вы не угадали… но в вашем предположении есть смысл.
– Да, сэр?
– Ненависть… это не только мотив, но еще и способ действовать.
– Вы полагаете, что это она уничтожила группу?
– Системы наведения зафиксировали восемь попаданий в нее из младшего калибра и тепловое пятно, характерное для массивной кровопотери. Нет, она человек, как я или вы… – Клод развернул данные диагностики штурмовых комплексов на одном из боковых экранов. Крылатые фигуры заняли его целиком, а затем начали гаснуть, одна за другой. – А вот то, что пришло за ней, действительно уничтожило восемь «Серафов» за неполных тридцать секунд…
– Сэр, но сбор конструкта еще не закончен…
– Мне достаточно и данных диагностики. Вычислительные элементы «Серафов» распределены таким образом, чтобы повреждение одной части доспеха не вызвало аварийного отключения комплекса, и когда они гаснут асинхронно, это значит только одно…
– Какое-то оружие, сэр?
– Не совсем. – Клод медленно встал. – Та же слабость, которую использовала прайм…
Реконструкция задрожала, покрываясь темными полосами – что-то прерывало передачу «Серафов», сигналы вязли в пыльном облаке, окутавшем провал. Камеры передавали отрывки, заставляя собирать картину из отдельных кадров – огромные ворота в дальнем конце подземного зала, вздрагивающие и прогибающиеся наружу от страшных ударов, и что-то, стремительно вырывающееся из-за них. Очень быстрое, и большое, не меньше любого из штурмовых комплексов – огромная стремительная тень.
И серая статика за ней.
– Никакого оружия. – сказал Клод. – Их просто разорвали на куски.
II.
Сон прервался.
Память о нем жила еще некоторое время – в виде одного, огромного, чувства, занимающего весь мир вокруг, очень важного, но не поддающегося формулировке. И ускользнувшего, стоило Мириам на нем сосредоточиться, провалившегося в недостижимо глубокий колодец памяти, лежащего теперь там, тяжело, ощутимо – и слишком далеко, чтобы вспомнить.
Она вздохнула, и ощущение прохладного воздуха, хлынувшего в легкие, показалось ей совершенно новым – как если бы до этого она никогда не дышала. Ее окружали запахи электричества и металла. Она прижала ладони к теплой поверхности, на которой лежала, затем оттолкнулась, и села рывком, следуя своей давней привычке.
В спине и в пояснице хрустнуло, что-то холодное дотронулось до ее лица – и тут же убралось.
Она открыла глаза.
Светящиеся металлические