таким крошечным, что жизнь ушла из него мгновенно, не оставив следов ухода. Блузка под жакеткой быстро намокала кровью, светлые перламутровые пуговички у ворота, раньше незаметные, всё отчетливее проступали на темном.
Дома Вагин прошел в свою комнату, где с вечера, как всегда, было прибрано, пыль вытерта, книги и газеты сложены аккуратной стопой. Невестка всю жизнь истово служила одному богу – порядку в квартире. Это холодное, как якобинский Верховный Разум, божество требовало ежедневных жертв, на которые Вагин был не способен. Надя приучила жить по-другому. Последнее время мучила мысль, что в день его смерти влажная уборка тоже будет проведена по всем правилам, без малейших послаблений.
Он начал раздраженно перебирать газеты, выискивая среди них свою. Невестка никак не могла запомнить, что эта газета всегда должна лежать на видном месте. Последние годы перед пенсией Вагин работал в заводской многотиражке, ее до сих пор в конверте присылали ему на дом. Это составляло предмет его гордости, ни сыном, ни невесткой не разделяемой.
Внезапно автомобильный выхлоп с улицы гулко ударил в стекла.
Сколько было выстрелов, три или четыре, Вагин позже вспомнить не мог. В тесном помещении уши заложило от первого. Он вскочил, хотя некоторые зрители, наученные опытом лихого времени, благоразумно попадали на пол, и успел отметить, что Осипова рядом с ним почему-то нет.
Зажегся свет. Со стуком распахнулась дверь, частая дробь шагов сыпанула по ступеням. Человек десять, толкаясь в дверном проеме, бросились вон из зала, остальные устремились к сцене. Сквозь женский визг прорезался истеричный фальцет Варанкина:
– Товарищи члены клуба, прошу не расходиться! Мы должны дать показания!
Мужчины навалились на курсанта, Карлуша умело выкрутил у него из пальцев наган. Вагин видел растоптанные, рассыпанные по полу георгины, пыльный отпечаток чьей-то подошвы на обвивавшей их ленте. «Божественной Зинаиде Казарозе…»
От сцены, раскидывая стулья, бежал Свечников. Добежав, локтем, без замаха, саданул курсанту в зубы, левой рукой сгреб его, обвисшего, за грудки, правой размахнулся, чтобы вломить по-настоящему, и в развороте задел стоявшего сбоку Вагина. Падая, он невольно схватился за сумочку, висевшую у Свечникова на запястье. Заклепки отскочили, вместе с сумочкой Вагин отлетел к стене. Ремешок упал на пол, под ноги одутловатому мужчине в кожанке с добела истертыми швами.
– Караваев, из губчека, – почтительно сказали сзади.
Курсант, сидя на корточках, скулил разбитым ртом. Карлуша тыкал ему за ухо дуло его же собственного нагана.
– Встать! Кому говорю!
Тот поднялся, и Вагин вспомнил, где видел его раньше. Ритм, возникший в памяти час назад, оделся в слова:
Со мной всегда моя винтовка,
Пятизарядная жена…
Позавчера были со Свечниковым на торжественной линейке, посвященной первому выпуску Пехотных командных курсов имени 18 марта. Выпуск приурочили к годовщине освобождения города. Вагин караулил Глобуса с бричкой, а Свечников перед строем говорил