Только я раскрыла рот, как Роза Васильевна сказала в телефон:
– Вертихвостка. Натуральная вертихвостка. Ну откуда я могу знать, сколько ей лет… Четырнадцать. Может, пятнадцать. Главное, я у хозяйки спросила: «Вы сами эту учительницу видели?» А она: «Мне видеозапись на телефоне показывали, как она по-испански стихи читает. Все нормально, Розка, не волнуйся». Представляешь? Отдают мою крошечку не пойми кому. Да еще и деньги платят. Да, кстати, деньги нехилые! Пол моей зарплаты за день! Слыхала? Да, девчонке. Ну ничего, я в Дану Андреевну верю. Барышня от нее через пару недель сбежит. Мама нам каких только профессоров не находила. Особенно по сольфеджии одна свирепая была. Помнишь, я тебе жаловалась? Но Данка молодец. Казак-девка! А? Да зачем мне этот час, пока они занимаются? Я могу и при Данке пол помыть.
Я бесшумно развернулась. Как же захотелось убежать из этой сумасшедшей квартиры! Прямо тошнило от них обеих: и от Даны, и от Розы Васильевны. Я разозлилась на маму, которая нашла мне такую дурацкую работу. Хотя больше всего на свете сейчас я хотела оказаться рядом с родителями. Бежать, бежать отсюда, а перед уходом наговорить гадостей им всем. Чтобы знали: нельзя над людьми издеваться!
Когда я вошла в комнату, Даны в ней не было. Под кроватью что-то брякнуло. Я опустилась на колени, приподняла край розово-золотистого покрывала. Дана лежала под кроватью, положив голову на розовую подушку с кистями, и не мигая смотрела на меня.
Я обессиленно опустилась на пол рядом с ней. Было понятно, что уговаривать ее вылезти бесполезно. Но идти за Розой Васильевной я второй раз не хотела. Это означало признать свое поражение.
Поэтому я опустила край покрывала так, чтобы Дану не было видно, привалилась к стене и молча смотрела на кровать. Дана тоже затихла. Так мы просидели оставшиеся полчаса.
За это время я успела подумать о многом. Прежде всего о том, что я не могу, не имею права говорить этим людям гадости. Потому что няня пожалуется Ирэне, и та решит не покупать у мамы ее платья.
И еще о том, что мне все-таки придется признать поражение.
Нужно будет сказать Розе Васильевне: «У нас не вышло заниматься». А она станет насмешливо смотреть на меня и в мыслях называть «вертихвосткой». Потом возьмет деньги двумя пальцами и положит в кошелек. А может, отнесет в спальню хозяйки. Вряд ли это деньги самой Розы Васильевны.
Я стиснула зубы и поднялась с пола. Ну, мамуля, удружила.
Собрав свои картинки со столика, я не глядя затолкала их в рюкзак. Сказала Дане: «Пока!» – и поплелась к Розе Васильевне.
Но Дана пулей вылетела из-под кровати, опередила меня и бросилась в объятия к няне, которая закружила ее в воздухе.
– Как позанималась, моя крошечка? – ласково спросила Роза Васильевна.
– Выучила! Выучила весь испанский! – с восторгом сказала Дана.
– Подожди, – растерялась я. – Ничего ты не выучила!
– Так скажи что-нибудь по-испанскому, моя птиченька, – перебила меня Роза Васильевна, наклоняясь к девочке.
– ¡Dos helados, por favor! – протараторила Дана.
Я в изумлении уставилась на нее. Вот это память! Просто феноменальная. А Роза Васильевна, выпрямившись, усмехнулась и сказала:
– Вот