надевает шубу, продолжает у зеркала мазать лицо черным гримом, красит губы яркой красной помадой.
Снова звонок черного телефона, она вздрагивает.
Да етишкин корень, японский городовой! (Хватает трубку.) Халлё? Да, Маша. Говори тише, а то я боюсь, что они прослушивают. Ну, телефонистка эта или еще кто – прослушивают. А потом расскажут всем. Городишко маленький, но абсолютно криминальный. Прям в воздухе это чувствуется. Город называется… «Забылакак». Как-то очень похоже на «Рабиндранат Тагор». Да не «кагор», а «Тагор». Какой-то криминал нас позвал. Ага. Вчера позвонили: срочно вылетай. Мы давай лететь всю ночь. Ну, такие бабки, что ты. Нам дали кассеты, чтоб к вечеру выучили. Ага. Песню иностранную. Ага. Я должна изобразить какую-то певицу из Африки. Знать не знаю. Какую-то Мариэтту де Гонсалес. Не знаешь? Но нас, то есть нас, – четверо. Анасамбля, бля. Еще трех сблатовала, девок своих, ну. Да у Алки из кордебалета взяла. Да какая разница! Надо намазаться черным, надеть шубу песцовую, вон, дали, а в ней дырка. Меня на площадь вывезут в «Кадиллаке», будет строй милиционеров, я спою две песни под фанеру, будто папуаска, и сквозь строй милиционеров опять – на вокзал. Ну, это все вчетвером, ВИА африканское такое. Ну, так сказал этот Израиль Борисович. Зовут его так. Очень похоже на Агрессор Борисович. Ага. Говорит: ни с кем не говорить, молчать, потому что весь город обклеен афишами «Выступает Мариэтта де Гонсалес, знаменитая африканская певица». И все в такой тайне, ужас, Машка! Сейчас учу под магнитофон песню. На английском. Да я-то петь не буду, будет петь фанера. Ну, фанера лабать будет, не я! Знаешь, сколько платят? Ну вот. Ну, она, Гонсалес, старая должна быть, с подтяжками. У меня нет подтяжек. Михаил Светлов сказал: «Седина – как бронза. Ее следует заслужить!» Кто как печеное яблоко? Я каждую морщину на лбу заслужила трудом и потом! Ладно, отстань. Ты зайди ко мне, проконтролируй эту Петровну мою, она в беспамятстве всегда, кошек уморит, ага? С меня пузырь. Все, пока! У меня выступление, а ты как всегда доводишь! Не завидуй. Пока, нас прерывают, заканчивайте, вы поете!
Положила трубку.
В дверь и вправду постучали.
Она быстро надела парик, накинула шубу, открыла дверь.
На пороге – Он. На нем черное до пят помятое пальто, черная шапка и черные очки. Мало того: он на лицо черный чулок зачем-то надел.
Она начинает говорить быстро, суетливо, жеманно запахиваясь в шубу и прижимая пальцами к шее оторванный воротник.
Ну вот, Израиль Борисович, я так буду. Я готова. Вер ист бас ту Манхеттен? Да?
Молчат, смотрят друг на друга.
Он. Ну вот и она, наша пионервожатая – очень рыжая и очень помятая. Это ты, Старая Зайчиха? Ну, здравствуй.
Он смеется негромко. Молчат, смотрят друг на друга.
Она. Принесли?
Он. Что?
Она. Принесли? Деньги?
Он. Деньги?
Она. Ну, что вы так смотрите? Ну да, я не сильно по-английски, но я по-актерски внутренне оправдываю это, как зерно образа, так сказать,