историк и эссеист, сын популярного драматурга и романиста Людовика Алеви и соученик Марселя Пруста по лицею Кондорсе: «Поль Бурже, а вскоре и Баррес вдохновляли нас на чтение дневников Амьеля, Бенжамена Констана, Стендаля, Марии Башкирцевой»[2]. Годы спустя писатель Анри Бордо свидетельствует: «Я познакомился с ним [Марселем Прустом] у мадам Бартолони, когда мы оба были еще в расцвете молодости. <…> Оказалось, что наши литературные вкусы во многом совпадают: оба мы любили „Замогильные записки“ <…> „Дневник“ Марии Башкирцевой, в котором он ценил ее своеобразное самонаблюдение…»[3] Но не только ценил! Рискнем утверждать, что последние, по-человечески, быть может, самые яркие страницы «Дневника» явственно отразились на страницах романа Пруста «В поисках потерянного времени», в самом, вероятно, трагическом его эпизоде[4].
Между тем, в сущности, до сих пор этой книги почти никто еще не читал.
Мария Башкирцева писала дневник на французском языке с 1872 года до последних недель жизни, иногда очень подробно, по многу страниц в день, иногда записи оказывались короче. Как правило, если она пропускала день, то все равно вписывала в дневник дату, а на другой день поясняла, почему накануне записи не было.
Башкирцева сознавала, что не успела раскрыться в полную силу как живописец, и верила, что от забвения ее спасет дневник. Она просила, чтобы после ее смерти дневник был опубликован полностью и без комментариев. Изданный в полном виде текст, считала она, не нуждается в пояснениях: в нем и так все ясно и понятно. Но она опасалась, что семья не допустит, чтобы после ее смерти дневник был опубликован в его истинном виде. Поэтому она пыталась доверить дневник какому-нибудь уважаемому ею писателю, который сумеет правильно им распорядиться, и обратилась к нескольким знаменитым современникам, которых знала только как читательница. Однако Александр Дюма-сын уклонился от встречи, о которой она просила, Эдмон Гонкур и Золя не удостоили ее ответа. Мопассан откликнулся и с удовольствием вступил с ней в переписку, но его легкомысленный тон не внушил ей должного доверия. Так дневник остался в семье.
После смерти Марии дневник был не просто сокращен: из него вычеркнуто все, что бросало тень на ее семью, окружение, осложняло и омрачало ее жизнь. Из текста изъяли именно его существенную часть: многие причины и побудительные мотивы, которыми были обусловлены поступки автора и сами записи. Печаль, тоска, вызванные раненой гордостью, обидой, бессилием, в результате пропусков часто выглядят как беспричинная меланхолия, борьба за достоинство и независимость – как суетность и тщеславие.
Были исправлены и записи, разрушающие образ романтической жрицы искусства; на основе негладкой и противоречивой судьбы художницы создана история, призванная импонировать вкусам эпохи.
Удалению подверглось много самокритичных замечаний. Сама Башкирцева считала, что ее дневник тем и интересен, что она не старается выставить себя в выгодном свете. Изгнание