сердца ждут, когда я запою. Видеть их и знать, что одна-единственная нота, которую я возьму, повергнет их всех к моим ногам. Смотреть на них гордым взором (я все могу!) – вот о чем я мечтаю, вот моя жизнь, вот мое счастье, вот все, чего я хочу. И когда я буду всем этим окружена, герцог Гамильтон придет наравне с другими и падет к моим ногам, но я приму его не так, как других. Любимый… <…> мое великолепие тебя ослепит, и ты меня полюбишь; ты увидишь, каким триумфом я буду окружена, да и то сказать, только такая женщина и достойна тебя, какою я надеюсь стать. Я не уродина, я даже хорошенькая, да, пожалуй, хорошенькая. У меня прекрасная фигура, прямо как у статуи, и волосы недурные, кокетничать умею неплохо – знаю, как вести себя с мужчинами. <…>
Я порядочная девушка, я никогда не поцелую никого, кроме мужа, и горжусь тем, чем не каждая девочка двенадцати-четырнадцати лет может похвастать: я ни разу ни с кем не обнималась. И вот окажется, что женщина, которую он увидит на вершине славы, любит его верной любовью с самого детства, что она целомудренна и порядочна, – это его удивит, он любой ценой захочет меня добиться, и он женится на мне из одной гордости. Но что это я? Разве не может быть, что он меня полюбит? Ну что ж, с Божьей помощью… Бог надоумит меня, как завоевать того, кого я люблю. Благодарю, Господи, благодарю Тебя! <…>
Пятница, 16 апреля 1873 года
<…> Сегодня на прогулке, на мосту, мы остановились поболтать с г-ном Аничковым[12], как вдруг я вижу наемную карету, а в ней молодого человека, высокого, стройного, черноволосого; я посмотрела, и мне показалось, что я кое-кого узнаю, – и в самом деле, это лорд Гамильтон. От удивления я вскрикнула: «О, Карлос Гамильтон!» Меня стали спрашивать, что случилось, а я ответила, что м-ль Колиньон наступила мне на ногу.
Он совсем не похож на брата, а все-таки я рада, что его повидала. Ах, познакомиться хотя бы с ним, а там уж через него и с герцогом!
Я люблю этого юношу, как брата, люблю за то, что он его брат. <…> Дома Валицкий рассказал, что произошло, я довольно ловко вышла из положения, не покраснела, но за обедом Валицкий ни с того ни с сего сказал: «His Grace the Duke of Hamilton»[13], и тут я покраснела, смешалась, спряталась за шкаф. Мама пожурила меня за этот вскрик, говорила о моей репутации и т. д. и т. д. и что это дурно. По-моему, она о чем-то догадывается, потому что каждый раз, когда говорят «Гамильтон», я краснею или выбегаю из комнаты. Но она же меня не бранит за других; наверное, она о чем-то догадывается, и это меня немножко смущает. <…>
Пятница, 25 апреля 1873 года
<…> Все сидят в столовой и спокойно беседуют, думая, что я занимаюсь уроками. Они не знают, что творится со мной, понятия не имеют, о чем я теперь думаю. Я должна стать либо герцогиней Гамильтон, это самое мое горячее желание (потому что Господь свидетель, как я его люблю), – либо окруженной поклонением, известной, почитаемой, той, за кем гоняются, spoken of[14], жить среди празднеств самого высшего общества, быть знаменитой артисткой, но второе манит меня меньше, чем первое. Лестно, конечно, когда целый свет, от самых ничтожеств до владык мира,