чувствуя себя уже почти в своей тарелке, обратилась к окружавшим её женщинам по-французски: «Est ce que vous parlez Francais?» ― и получила в ответ улыбки и пожимания плеч. Только та, что читала стихи, ответила ей на прекрасном французском: «Je parle».
Даниела спросила её, где она выучила французский, и девушка пожала плечами: «В Сорбонне».
Даниела хотела спросить её ещё о чем-то, но девушка отвернулась и опять принялась читать стихи.
Даниела чувствовала, что она попала в какую-то неизвестную ей реальность. Даже проститутки в «Папийон де ля нуи» интересовались своими новенькими коллегами, прибывавшими в Париж из разных частей света. А здесь никому не было дела до неё, как до личности, ― она ощущала это всей кожей ― свою чужеродность и неинтересность, особенно когда от неё отхлынула волна первого, совсем не скрываемого всеобщего интереса.
Этот гарем был настоящей стихией ― сродни морю, пустыне или горам ― равнодушной, самодостаточной и… заманчивой.
Даниела давно замечала ― (это было у неё уже автоматическим свойством – подмечать женские странности) ― так вот, Даниела давно подметила, что женщины обладали одним совершенно чудесным и необъяснимым свойством, которому она так и не могла найти объяснение: женщины умеют создавать автономные миры. Стоит собраться двум или трём женщинам вместе, как ― вуаля! ― готов мир, у которого нет аналогов в целом свете. В этом мире возникают свои негласные правила, приоритеты, над происхождением которых могут сломать себе головы все психоаналитики, вместе взятые. А по степени авторитарности эти закрытые женские мирки могут сравниться с какой-нибудь империей Моголов ― отсюда берёт происхождение женская подчинённость моде, какой бы странной или дикой она не казалась носителям здравого смысла ― женщины могут принять её до конца, как принимают груз неписанных правил на свои хрупкие плечи без стонов и жалоб.
Приходилось признавать, что мужчины, даже самые мудрые ― политики и президенты ― таким талантом не обладают. Собравшись в мужскую компанию, они не сливаются в мирок, оставаясь при этом коллегами или даже близкими друзьями.
Не обладая многими изначально женскими качествами, Даниела чувствовала себя почти всегда чужой в таких женских мирках, а от желания любой ценой скрыть свою чужеродность, в ней просыпались чувства ущербности и агрессии ко всему миру.
Через некоторое время в зал вошёл тот самый служитель, который сопровождал утром Даниелу, и, подойдя к одной из женщин, что-то сказал ей с поклоном.
Женщина (не из числа любимых жён) просияла лицом и быстро вышла ― все остальные молча проводили её взглядами.
* * *
Поднявшись после чаепития наверх ― у неё хватило самообладания дождаться, пока все начнут расходиться, ― Даниела, едва прикрыв дверь, начала швырять в истерике все свои вещи на пол:
– Уеду отсюда на хер! Не хватало ещё мне быть гаремной минетчицей! Ненавижу всех!
Потом