Фрунзе насыпать два кургана на пути полков своих – один над могилой Данилы Сыча, почившего от старости и от ран дней ушедших, другой рядом, памятью о Ленине, раздувшем угли свободы в костре народных мучений. И работал всякий, вставший под знамена его, день ото дня – и так восемь дней целиком и половину дня девятого. И поместили в первый курган выкованное из золота – всадника, разящего копьем лисицу, и дивились люди искусности работы этой. Другой же курган укрыл старого Сыча, чтобы спал он спокойно после ратных трудов своих и никто не тревожил его. И положили возле Сыча шашку его и карабин его, и старую трубку его, и укрыли буркой его черкесской, как при жизни любил укрываться он. И велел Фрунзе, чтобы курган Данилы Сыча был на шесть локтей ниже кургана Ленина, и сделали так. И стоят эти два кургана в степи до дней нынешних, и зовут это место в степи – Тюё-тау, что значит Верблюд-гора.
16.
Вскоре после смерти Старого Сыча созвал Фрунзе совет начальников над полками своими, чтобы решили они, куда вести войско это, – ибо разное говорили люди, допущенные к совету. И пришли все, и стал говорить первым Соленый и сказал словами воодушевления: «Что ж мы решаем, будто есть еще пути, кроме наилучшего! Вот перед нами Макат: пойдем же на юг от него – к морю – по морю будет наш путь. И да восславимся мы на Мангышлаке – и освободим живущих там, и омоемся после в горячей воде Кара-Бугаза, и, омывшись, – возьмем Красноводск рукою своей. Все дороги открыты господину Красноводска: на Мары и Ашхабад, на Бухару или Мешхед, в землю персидскую! И воспрянут народы и очистятся от веков рабства сосущего – и станет цвести земля та всюду, где ступит нога наша и куда укажет рука наша!» И многие подтвердили слова эти, потому что были они близки духу их. И спросил тогда Фрунзе: «Нет ли кого, кто хотел бы сказать об этом?» И поднялся тогда Ефим Небогат и сказал собранию медленным словом, как было у него в обычае: «Послушайте, друзья мои верные, друзья проверенные, братья крови моей, соратники лет многих и битв славных! Вот что скажу я вам об услышанном – добрые слова сказаны. Славен Соленый: муж смелый, шашка его в бою многих стоит. Мне ль не поддержать его, как прежде не раз бывало? Воистину – так. И воистину – мне сказать, коли вижу в словах его заблуждение мысли либо лукавство разума – ибо брат он мне младший и перед братьями своими говорю теперь». И взволновались пришедшие на совет и спросили его: «Что ж так?» И сказал он: «Вот слово мое: велик будет путь до Мангышлака. Труден для людей наших – ибо мало на нем колодцев и редки жители мест тех. Многих недосчитаемся, пока дойдем до Красноводска. И зачем лишения эти? Что толку нам умирать в пустыне, будто бы солнце – враг наш, и для чего оружие наше? И кого освободим мы тогда: змей да ящериц?» И вновь взволновались бывшие на совете, и вскрикнул Салават-мирза с насмешкой: «Что ж нам, Ефимушко Робкий, искать теперь славы в странах бессолнечных? Или же,