точки зрения обоих ученых, процесс становления заведомо не мог быть случайным. В нем должен быть смысл, резон, неподвластный никакой человеческой воле. Эволюция языков, по мнению Трубецкого, происходила во времени, но не в истории – история была областью каприза, случая, прихоти, а временем управляла необходимость. Итак, происходившая во времени конвергенция неосознаваемых структурных характеристик евразийских языков приобретала значимость метафизическую. В «евразийский культурный конгломерат» входило 200 различных языков и этносов, в том числе восточные славяне, финны, тюрки и монголы, а на периферии – кавказские и палеоазиатские народы, объединяемые не общим происхождением, но культурными и лингвистическими заимствованиями. Этим заимствованиям евразийцы придавали особое телеологическое значение: так называемая тенденция к общему развитию казалась им важнее общего происхождения.
Евразийцы отдавали первенство бессознательным процессам, поскольку эти процессы следуют математической логике, не поддаваясь принуждению, политике, случаю, «истории». Национальный язык можно распространить с помощью государственной воли или колониального принуждения, однако звуковые структуры языков могут сближаться лишь благодаря некоей подсознательной симпатии. Заимствование на самом элементарном, атомарном уровне – на уровне перехода звуков – представлялось им более существенным, чем такие свидетельства близости культур, как родство слов. Например, Трубецкой был уверен, что тональное сходство русского, финского и тюркских языков является более очевидным маркером внутрикультурной «симпатии», чем очевидные лексические параллели в чешском, польском и русском, где одинаково обозначается «рыба», «рука» (в польском гека) и так далее.
Иными словами, бессознательные пласты языка обнаруживают естественный порядок вещей, естественные границы культур, которые наилучшим образом проявляют ту внутреннюю логику, которую Якобсон и Трубецкой хотели найти. Существование «языковых союзов» подкрепляли теоретическими понятиями скорее пространственный, нежели временной принцип единства, поскольку первый основан на географической общности, а второй – на общем историческом происхождении. Обитатели таких зон конвергентной культуры должны опознаваться по их «симфонической личности» – излюбленный термин Трубецкого. То есть разнообразные индивидуальные характеристики благодаря конвергенции со средой образуют естественные единства, которые выражаются в личности каждого из членов такого сообщества. Россия и восточное славянство отличаются, по Трубецкому, от западных своих оппонентов, католиков и протестантов, «туранским элементом», то есть следами монгольского ига.
Евразийцы всерьез воспринимали идею о природных лингвистических границах – изоглоссах, обладающих своего рода подсознательной суверенностью. Нельзя притязать на культурные системы за пределами таких границ. Так, Польша не может рассматриваться в качестве естественной части евразийского конгломерата,