санитарные машины переехали через рельсы и повернули к особняку Клаттеров. Это событие заставило ее совершить то, чего она никогда прежде себе не позволяла, – пренебречь своими обязанностями. Пусть мешки падают, куда им заблагорассудится, но Мирт обязательно должна узнать эту новость.
Холкомбские жители свое почтовое отделение называют Федеральным зданием, что представляется чересчур пышным наименованием для ветхого и пыльного сарая. Потолок протекает, половицы «гуляют», почтовые ящики не закрываются, лампочки побиты, часы стоят. «Да, это позор, – соглашается язвительная, немного экстравагантная, но представительная леди, которая царствует во всем этом бардаке. – Но марки мы наклеиваем, и письма доходят, не так ли? Во всяком случае, мне-то жаловаться не на что. У меня в каморке чистота и уют. Там у меня качалка, хорошая печь, кофейник и много всякого чтива».
Миссис Клэр – известная фигура в округе Финней. Своей известностью она обязана не своему нынешнему занятию, а предыдущему: она была хозяйкой танцзала (впрочем, эта ипостась никак не проявляется в ее внешности). Миссис Клэр – костлявая, высокого роста, ходит в брюках, шерстяной рубашке и ковбойских сапогах; рыжеволосая темпераментная женщина, как говорится, неопределенного возраста («Это мое дело – знать. Ваше – гадать»), зато вполне определенных взглядов, которые она провозглашает голосом, пронзительностью и тембром напоминающим воронье карканье. До 1955 года она со своим покойным мужем управляла Холкомбским танцевальным павильоном, заведением, которое, в силу того что было единственным на сотни миль вокруг, привлекало сюда пижонов, не умеющих пить, но любящих покрасоваться, чье поведение, в свою очередь, периодически привлекало к ним интерес шерифа.
– Что ж, и нам порой приходилось нелегко, – вспоминает те годы миссис Клэр. – Эти кривоногие мальчишки – стоит им чуть-чуть выпить, и они уже как краснокожие: норовят снять скальп с каждого встречного. Ясное дело, продавали мы только коктейли, чистое – никогда. И даже если б по закону было можно, не продавали бы. Мой муж, Гомер, этого не одобрял, да и я тоже. Однажды Гомер – вот уж семь месяцев и двенадцать дней, как он покинул сей мир, не перенеся пятичасовой операции, – так вот, он сказал мне: «Мирт, всю жизнь мы прожили в аду, давай хоть помрем в раю». На следующий день мы закрыли танцзал. Я никогда об этом не жалела. Поначалу, правда, мне, как сове ночной, скучно было – без шума, без музыки. Но теперь, когда Гомера не стало, я только рада, что работаю здесь, в Федеральном здании. Сидишь себе. Кофеек попиваешь.
Собственно говоря, в то воскресное утро миссис Клэр как раз налила себе чашечку свежего кофе, когда вошла Матушка Труит.
– Мирт! – начала она, но больше ничего произнести не могла, пока не восстановила дыхание. – Мирт, только что к Клаттерам поехали две санитарных машины.
Дочь сказала:
– Где «десять тридцать две»?
– Санитарные машины. К Клаттерам…
– Подумаешь, что тут такого? Опять припадок у Бонни. Где «десять