малейшей опасности дозвониться, докричаться до того, кто эту самую опасность первой встречал грудью – до полковника Кудрявцева.
– Пытались, – почему-то виноватым голосом (словно он отвечал за связь) ответил Микола, – не отвечают. Помехи какие-то. Что-то прорывается… в общем – голоса слышны, так что кто-то живой в городе есть.
– Что значит, кто-то живой?! – рассердился Салоед, – что с ним… с ними могло случиться.
– А ты посмотри в окошко, Александр Леонидович, – посоветовал земляк, – полюбуйся на картинку! У нас тут в лобовое стекло какой-то невероятный пейзажик наблюдается.
Окошко в зале было, и не одно. Только вот часть из них упирались сейчас в землю, почему-то рыжего, даже оранжевого, цвета, а до других – в том числе и до того, в которое Александр любовался (двенадцать часов назад!) чудесными видами озера – было не достать. Ширина этой комнаты, сейчас ставшая высотой, была ровно десять метров, и достать до окон, пропускавших сквозь себя невероятно яркие и жаркие солнечные лучи, добраться было невозможно.
– Зато этажом выше – чердачное помещение, – вспомнил Александр, – а там окна по всему периметру – сплошной пояс из прозрачной пластмассы. Где тут у нас лестница?
Лестница не понадобилась. К широкому проему, ведущему на самый верхний этаж замка, Салоед прошел прогулочным шагом. Там поднырнул в дверь, в которой метровая ширина стала высотой, и замер на чердаке, ослепленный потоками ослепительного света.
– Что-то я сегодня туплю, – очнулся он, наконец, – я же в рейдовом камуфляже! Где тут мой шлем.
Шлем оказался там, где ему и было положено – закрепленным меж плеч так хитро, что его одним движением руки (некоторые ухитрялись и без рук – дернув плечами определенным образом) можно было определить на место – на голову. А там уже волшебный артефакт, подчиняясь программе, заложенной в него еще более волшебным даром полковника Кудрявцева, сам регулировал все.
– Сначала освещенность! – пробормотал Александр, когда шлем уже выполнил эту функцию.
Салоед могучим усилием воли изгнал сосущую боль из желудка, и бросился к окну. И охнул – громко; так, что включенная рация тут же отозвалась хором встревоженных голосов.
– Потом, все потом, ребята, – невольно бормотал он, успокаивая товарищей, – дайте сначала оглядеться.
А оглядывать было особо нечего. В глаза прежде всего била бескрайность оранжевого поля, по которому ветер лениво гнал длинные волны. И еще совсем недалеко – метрах в пятидесяти, вокруг поверженного набок замка, цепочкой брели самые обыкновенные коровы.
– Нет, – присмотрелся Салоед, – не обыкновенные. Какие-то горбатые, словно кто-то буренок с верблюдом скрестил. Но кто же их гоняет по кругу? Вон они уже и тропинку нехилую натоптали. Словно караул несут!
Больше за окном ничего не было – ни с этой стороны, ни с противоположной; туда Александр метнулся с проворством, достойным