упитанный старикан в твидовом пиджаке, изрядной плешью на голове и распушенной светло-рыжей бороде, из-под которой виднелся цветастый шейный платок. Старикан направился в сторону Маркова, Вадим Андреевич разглядел рубаху с немыслимо ярким украинским узором, обритые щеки и нежно белую кожу на щеках, тронутую красными прожилками. Глаза только были с нездешней тревогой, чуть ли не паникой. Тут Вадим Андреевич узнал Селина.
Вадим Андреевич засмеялся. Он по-разному представлял свои чувства на этой встрече: приступ злобы или крепкое объятие, в котором и прощение, и тоска по молодости. Но сейчас его разбирал смех. Смеялся он негромко, снисходительно дробным смешком. Лишь в нем смогли соединиться фигура парижского профессора, бредовое следствие, суд над самонадеянными мальчишками-писаками, мерзостная ахинея заключения и полулегальная операция турпоездки в Париж. Зачем? Кому в голову приходит ладить подобные нелепости?
Селин вначале опешил, но потом и сам стал подхихикивать.
– В лагерном ватнике ты иначе выглядел, – сказал Вадим Андреевич.
– Приходится соответствовать. Таких специалистов здесь навалом. Вот, понимаешь… – Селин развел руками. – Нечто творческое с русским колоритом. – Он огладил бороду пятерней.
Селин пригласил Вадима Андреевича в машину и сначала повез по улицам города, показывая достопримечательности. Но Вадим Андреевич упорно молчал, и скоро Селин заскучал и предложил заехать на квартиру, выпить по случаю встречи.
Машина недолго попетляла по улочкам, а затем они остановились у невзрачного серого дома. Едва они вышли из машины, как на них неизвестно откуда с воплями накинулась та девица, которую Марков уже видел. Но, подскочив к ним, она рассмеялась сначала разочарованно, потом с прежней беспечностью. Она залопотала оживленно, что-то объясняя Селину, ласкаясь к нему. Потом, игриво глянув на Маркова, стала нечто восклицать и наконец выговорила с трудом:
– Мальчиша, о-ля-ля!
Но Селин сердито прикрикнул на нее, и она, расцеловав его, исчезла.
Вдвоем они поднялись молча в комнатенку на третьем этаже. Главное место в комнате занимала кровать и вещи, призванные ублажать женское сердце.
Оглядевшись, Марков с прежним смешком спросил:
– А жена об этом знает?
– Догадывается, – уныло произнес Селин. – Но – Париж, здесь любовница положена по штату. Дом, машина, любовница… Приходится мириться.
– Давай выпьем, – сказал Селин и достал бутылку водки. – Французы в основном вина пьют, а для своих…
Они выпили, а затем молчание слишком затянулось.
Вадим Андреевич снова захихикал:
– Хотел в глаза тебе заглянуть.
Селин усмехнулся:
– Что ж, гляди, – согласился он уныло. – Занятие, должен тебе сказать, препаскудное. Каждое утро… глянешь в зеркало – плюнуть хочется.
Пожалуй, только глаза Селина выдавали то, что с тех пор прошло почти двадцать лет. Зрачки поблекли, белки напитались мутной тяжелой водой,