остановилась, развернулась и спросила ехидно:
– Кого ждёшь?
– Тебя.
– Я давно заметила, ты здесь уже с час торчишь, правда?
– Правда. Садись, посидим.
Парикмахерша осторожно присела. Он сразу обнял, крепко прижал к себе ненавистное тело, обладавшее непомерной властью над его существом. Она не сопротивлялась. Без синего халатика выглядит немного другой. С такой он может разговаривать, не то, что с прежней, но думалось по-прежнему замедленно, пока выбирал, куда её пригласить, в кино или кафе, она начала первая:
– Утром был хмурый, когда стригла, бука букой, а сейчас ничего, улыбаешься.
– Да, – подтвердил Славик, – настроения не было. С девушкой поссорился, пару недель назад расстались. А у меня день рождения сегодня, двадцать шесть стукнуло. С тобой хочу отпраздновать. Давай?
– А родственников нет, что ли?
– С ними тоже в ссоре.
– Какой сердитый. Один живёшь?
– Нет, с родственниками.
– Врёшь ведь, с женой, поди, и детьми. Ладно, не оправдывайся, поехали ко мне. Только купи вина и фруктов, будем праздновать твой день рождения.
Парикмахерша встала, Славик посмотрел на её туго обтянутые бёдра очень сердито. На базарчике купил всё, что требовалось, она не ходила с ним по рядам, ждала на выходе. У себя в комнате общежития парикмахерша принялась нарезать буженину красивыми пластиками и раскладывать по тарелке. Славик стоял сзади, крепко обняв за талию, и думал, что теперь всё удачно получается. Никто его с ней вместе не заметил ни в доме, ни возле подъезда. Можно сделать так, что никто не увидит, как он уйдёт. Причём сделать прямо сейчас, пока ненависть чиста и тверда, как ледяная глыба. Мёртвая, она потеряет власть над ним. Он перестанет чувствовать себя посаженным на цепь зверем, обретёт человеческую независимость.
– Ты мне ещё утром понравился, – сказала безымянная парикмахерша, повернув неприятное лицо, – такой молодой, а уже серьёзный. Только тормозной маленько.
Славик старательно улыбнулся.
«Врёшь, – подумал он, – всё врёшь! Утром балдела от безнаказанности, зато сейчас получишь конкретно по заслугам».
В городе он не прописан, паспорт никому не предъявлял, и, значит, как бы здесь и не существует. С ней прежде не пересекались, ни в какой её записной книжке не значится. И ни к чему в комнате пока не притронулся. И притрагиваться не будет. Пора делать дело и уходить. Правда, теперь он ненавидит и хочет её чуть поменьше, чем утром, и гораздо меньше, чем ту, с вырезом, но все равно: освободиться от беспредельной власти может лишь убив. Другого выхода нет.
Поморщился, рассмотрев близко влажную шею с дешёвенькой цепочкой. Оглянулся по сторонам в поисках увесистого предмета. Надо разом, чтобы шлёп – и нету. Парикмахерша, словно почувствовав, обернулась.
– Включи музыку, выбери что-нибудь танцевальное.
Славик