ночном воздухе её лицо выглядело волшебно молодым, волосы неправдоподобно светились на тёмном меху. Как заворожённая, боясь расстаться с парочкой глазами, девчонка только на мгновение кивнула в сторону, на столб посреди поля. На верхушке столба висел старомодный фонарь в виде тарелки, очень ярко освещая всё заснеженное поле. А внизу синий почтовый ящик. А вокруг сугробы, и ни тропинки к этому ящику.
«Откуда она знала, что именно на этой остановке будет так? Запросто могло ведь не быть ни фонаря, ни поля, ни девчонки, а лишь какой-нибудь встречный товарняк с цистернами нефти.»
И Витенька побрёл, держа письмо в руке, по пышному свежевыпавшему снегу, лёгкому, как тополиный пух, испытывая странное счастье и звон в ушах. Так должно было быть, но когда-нибудь в будущем. Снег сыпался под штанины и сухо щекотал ноги. До ящика метров двадцать. Можно незаметно подсмотреть, узнать адрес, но решил не делать этого. Зачем? Конверт гулко стукнулся о дно совершенно пустого ящика. На нём стояло одно-единственное слово: ТЕБЕ. Витенька повернул обратно. Девчонка сияла, забыв о мокрых рукавичках и замёрзших ногах.
– Милый, ты такой добрый, я так тебя люблю, – Алла зажмурилась и потянулась к нему губами.
Витенька догадался, что весь этот спектакль она устраивает для девчонки, совершив над собой некоторое усилие, подыграл: взял руками холодное, свежее на морозе лицо, осторожно поцеловал губы. Затем помог подняться обратно в вагон, ощущая невероятно близкое тело под шубой, будто она там голая. Поезд тихо двинулся с места. Девчонка ликующе взмахнула варежками, оставшись в счастливом мечтающем прошлом, на краешке серебристого поля, усеянного россыпями драгоценных камней. Проводница гулко задраила металлическую дверь, как люк подводной лодки.
– Ночь на дворе, а ребёнок бегает поезда встречает, – недовольным голосом проворчала она. – Тоже ведь добегается. И куда только родители смотрят?
Они вернулись в купе. За стенкой сладко храпел капитан, выпивший свой коньяк в одиночку. Витенька быстро скинул пальто с шапкой и шарфом, не церемонясь, – брюки, пиджак, запрыгнул на свою полку, отвернулся к стене и попросил:
– Только свет выключите, ладно?
Свет погас немедленно. В голубоватой темноте без ночника она быстро разделась и юркнула под два одеяла.
Спать не хотелось. В зеркале на двери отражались фонари полустанков, которые поезд проскакивал, не замедляя хода. Снова представилось, как заходит в купе ОН, высокий, стройный, с чёрными усами. А может, опустить ему воротник? Опустила воротник – и снова: вот ОН, стройный, высокий, щёки румяные с мороза… Нет, слишком румяные, чувствуется мальчишка, а ну, вышел, вышел в коридор! Так, щёки посмуглее сделаем, пусть даже лёгкая мужественная щетина будет… Нет. Ещё бомжей мне здесь не хватало! Гладко выбрить, сбрызнуть туалетной водой, так, пошёл… вот заходит, легко опускает огромный чемодан, скидывает пальто… Стоп!!! Куда? Не то… Вернём на исходную позицию… А заступник уже уснул. Сопит, как маленький.
Ей