пятен перед глазами уважала моего дядю, а если совсем честно, то была в него влюблена лет с тринадцати. Я тогда ещё с упоением в куклы играла, а Сонька уже продумывала детали их бракосочетания и с удовольствием со мной ими делилась. Я слушала, смеялась, а Сонька обижалась и уходила домой. С возрастом её безответная влюблённость переродилась в слепое обожание, а так как Сонька особа довольно деятельная, то, немного повзрослев, устроила на дядю Борю настоящую охоту. Ходила за ним, как привязанная, уморительно млела и смущалась в его присутствии, и дико ревновала, когда видела его с женщиной. Дошло до того, что дядя Боря перестал водить в дом подруг не из-за меня, а из-за Соньки, которая живя тогда с нами по соседству и страдая от невнимания жутко занятых родителей, почти всё время проводила у нас в гостях. Или я у неё. Получалось так, что в течение дня мы были предоставлены сами себе, а родителем на вечер становился тот, кто возвращался домой с работы раньше остальных – кто-то из родителей Соньки или дядя Боря. Вот так мы и росли. Правда, когда мне исполнилось пятнадцать, мы переехали, но недалеко, всего лишь на соседнюю улицу, так что особо нашу жизнь и наших привычек, это не изменило. Я ходила в художественную школу, Сонька учила иностранные языки, готовила свой жуткий омлет с помидорами и луком у нас на кухне и кормила им дядю Борю. Он его ел, нахваливал, а мое ореховое печенье, которое таяло во рту, и кулебяка с капустой считались чем-то само собой разумеющимся. И я даже не обижалась, потому что знала – бесполезно. Мою тягу к живописи дядя никогда не считал серьёзным увлечением, а уж тем более делом моей жизни, относился к нему как к капризу, но и не спорил. Искренне считал, что сам сможет обо мне позаботиться, и поэтому я могу заниматься чем угодно, хоть резьбой по дереву. Поэтому и кулинарные изыски мои его не впечатляли. Я же всё равно ничем путным, по его разумению, не занималась, так хоть готовить научилась, а вот Сонька… это да. Выучить два языка, устроиться на хорошую работу в восемнадцать лет, разбираться в футболе и при этом ещё что-то готовить… В общем, они друг друга уважали. Глупые воспоминания о детской влюблённости ушли в небытие, Сонька перестала жизнерадостно выкрикивать «дядь Боря» при встрече и теперь обращалась к нему не иначе как Борис Владимирович, строгим официальным тоном. А уж после того, как дядя взял её к себе на работу, Сонька только что пылинки с него не сдувала, причём круглые сутки. Даже дома за ужином была сама любезность и готовность в любой момент броситься за блокнотом, чтобы записывать мысли шефа. Порой, наблюдать за этими двоими было довольно весело.
Но мои интересы подруга отстаивала, даже когда не согласна со мной была. Каждый раз как дяде Боре приходило в голову пожаловаться на мою неустроенную личную жизнь, Соня начинала его стыдить. И ей это удавалось как никому, дядя кивал в такт её словам и каялся, что не привил мне ни капли самостоятельности. Подозреваю, что