не ел. Не стоит ли выцыганить что-нибудь съестное у поваров? Взгляд его скользнул по груде очищенных яблок, уже обретавших медовый оттенок. Возле них в горшке, полном водянистой сыворотки, покачивались сыры. Сколько же времени пройдет до того, как ему представится новая возможность поесть?
Стоя здесь, посреди кухонного шума и гама, запахов и общей суеты занятости, молодой Тюдор взглядом ощупывал дверь, находившуюся на противоположной стороне помещения. Вделанная в каменную стену, она была у́же человеческих плеч, так что любому солдату пришлось бы протискиваться в нее боком. Дверь перекрывала прочная дубовая доска, продетая в заделанные в камень железные проушины. Обводя взглядом комнату, Генри, даже не глядя на эту дверь, все равно ощущал ее присутствие. В Пембруке, зимнем и летнем, он знал каждый камень. Не было такой кладовой, чердака, дорожки, которыми он не прошел бы, хотя ни одно из помещений замка не приковывало к себе его внимание так, как эта дверь. Он знал, что находится за ней. И уже ощущал царящий за ней холод и сырость, хотя кожа его успела покрыться потом.
Генри пошел вперед, и кухонный люд с горшками и подносами в руках с ловкостью танцоров расступался перед ним. Этим вечером им предстояло накормить шесть сотен мужчин и восемь десятков женщин, начиная от сидящих за высоким столом в великом чертоге приближенных молодого графа, потом сокольников и священников, сидящих за столом пониже, и, наконец, стражу и чистивших стойла мальчишек. Пища, еда, была жизненно важной частью сделки между лордом и его людьми, бременем и обязанностью, наполовину символом, наполовину платежом.
Подойдя к двери, Генри с трудом приподнял засов, оступившись под его весом. Драгоценные мгновения ушли на то, чтобы прислонить тяжелую доску к стене. Еще пыхтя от напряжения, он снял ключ с гвоздя, но, едва вставив его в замочную скважину, ощутил чужую ладонь на своем плече и, обернувшись, увидел перед собой Мэри Корриган, пристально смотревшую на него. Женщина была не выше его самого, но обладала мощным телосложением и, должно быть, весила раза в три больше.
– И куда же это ты собрался? – спросила она, вытирая ладони о плотную ткань. Генри почувствовал, что краснеет, но тем не менее не перестал работать ключом до тех пор, пока не щелкнул древний замок.
– Хочу сходить к реке, Мэри. Может, удастся угря поймать…
Женщина чуть прищурилась, но скорее от неудовольствия, чем из подозрения.
– Если мастер Холт или констебль увидят, что ты пользуешься этой старой дверью, они с тебя шкуру спустят, и ты это прекрасно знаешь, так ведь? Ну и мальчишки пошли! Лень ему вокруг топать… Но ладно, ступай. Я запру за тобой. Только не забудь повесить ключи на место. Вернешься через ворота. Я не услышу твой стук за этим гамом.
И, к удивлению Генри, старшая кухарка протянула руку и взъерошила его волосы пальцами, способными согнуть железную поварешку.
Он невольно ощутил, как к его глазам подступают слезы, хотя не мог вспомнить, когда плакал в последний раз. Генри понимал,