не дружили, поэтому улиц в понимании хомо здесь не было. Их заменяли кривые, небрежно мощеные проезды между хаотично налепленными цилиндрами зданий. По разбитой мостовой растекались широко пестрые ручейки прохожих в тогах разных профессий и сословий, торговые тележки, груженые снедью, биомеханоиды всевозможных форм и расцветок, заменявших владетелям транспорт. Сверхчувствительные контактные линзы позволяли видеть окружающее как днем, но, полагаю, фасеточные глаза обитателей Трампа передавали переливание красок более полно.
Я отсалютовал натужно летящему мимо гигантскому гибриду черепахи с жуком. В полом прозрачном брюшке, едва не задевающем дорожный камень, покачивались кузнечики в серых тогах стойкости. Недалеко от аккуратного купола торгпредства размещалась какая-то военизированная структура. Постные морды аборигенов были обращены в сторону от меня. Всякий пришелец на механической тарантайке был в этом муравейнике лишним.
Ехать приходилось крайне осторожно, чтобы не сбить не к месту задумавшегося пешехода и разминуться с летящим на автопилоте биомеханоидом, но к назначенному времени я успевал. До места встречи оставалось несколько кварталов, когда на дорогу перед багги выскочил туземный пес рыжего окраса. За псиной под колеса бесстрашно несся тощий абориген в темно-зеленой тоге ловкости, отчаянно размахивая цепью, пытаясь то ли сбить зверя с ног, то ли заарканить. На дорогу камикадзе не смотрел. Я ударил по тормозам и вывернул руль. Багги бросило в сторону и перевернуло. Транспорт со скрежетом и искрами протащило несколько метров по мостовой.
Стальные трубы, венчающие кабину, выдержали удар, обеспечив безопасный просвет между моей макушкой и булыжниками. Я цел и невредим висел вниз головой на ремне безопасности, намертво вцепившись в баранку. Наушники слетели, но в ушах громко выстукивало морзянку сердце.
Передо мной возникла отвратительно склизкая и пахнущая сыростью туша с ошейником вокруг подобия шеи.
– Мэолчи, – выдохнула она мне в лицо. Две фасеточные сферы глаз, казалось, источают жалость и, одновременно, нетерпение.
– Что? – вскрикнул я – больше от неожиданности, чем от изумления. Псина будто пыталась что-то сказать, минуя автопереводчик, имплантированный в мочку уха. Молчи? Ведь так?! Немыслимо!
– Мэолчи, – требовательно повторил пес и прижался ко мне. Мое лицо уткнулось в пучок щелкающих члениками лапок. Подавив рвотный позыв, я отвернулся и увидел тощие ноги владетеля, торчащие из-под подола тоги. Потом они сложились и в поле зрения появилась бледная невыразительная физиономия с огромными полусферами глаз. Кузнечик выстрелил очередью раздраженных щелчков, которые переводчик расшифровал, как крайне грубое ругательство, и накинул цепь на собаку.
– Мэолчи, – чуть слышно просипела многоножка и высунула язык. Зверь коснулся уха, кольнув мочку чем-то холодным и твердым.
– Запрос обновления, – неожиданно пискнул имплантат. – Разрешить?
Цепь,