же быстрее! Если набегут корабельщики с других судов, нам всем крепко достанется. Какая муха вас укусила, чего вы в драку полезли?
Прохор долго думал.
– А чёрт его знает?! Наверное, они кого-то из наших обидели.
– Пить меньше надо.
– Медовуха забористой оказалась. По кувшинчику на брата всего и выпили.
На ушкуе все пятеро горячились и шумно выясняли, из-за чего разгорелась драка, но тут вовремя заявился Корней.
– Что за шум, а драки нет?
Алексей коротко доложил о случившемся.
– Надо менять стоянку. К ночи корабельщики очухаются и могут прийти выяснять отношения.
Трезвыми были Иван, Алексей да сам Корней – они и вывели ушкуй на стремнину, подняли парус и вскоре причалили уже на окраине Москвы.
– Говаривал ведь я вам, бестолочи, не пейте в чужом городе!
Корней опускал голову пьяницы в воду и держал её там до тех пор, пока ушкуйник не начинал сучить ногами, едва ли не захлёбываясь. И так он поступил со всеми пятью ушкуйниками. Зато протрезвели они быстро.
– Повторится ещё раз – разгоню! – ругался кормчий.
Вид у всей пятёрки был помятый. У кого фингал наливался багровым, у кого распухали разбитые губы, кто-то осторожно ощупывал саднящие скулы.
– Эх, голытьба помойная, на кого вы похожи? Как домой-то явитесь?
Один Тихон попытался оправдаться:
– Они первыми задираться стали.
– Вот и ушли бы, не доводили бы до драки!
– Так говорить стали бы, что новгородцы струсили.
Кормчий только головой покачал.
После ночёвки отправились в путь без обычного завтрака. На набережной костёр не разведёшь, а постоялых дворов, где можно было бы купить что-нибудь съестное, поблизости не наблюдалось.
За вёслами похмелье быстро выветрилось. Небольшая заминка случилась у Волока Ламского – и снова за вёсла.
В этих краях Алексей ещё не был.
Через три дня они добрались до Ладоги. Алексей сначала принял озеро за море – ведь вода до горизонта.
– Балтика? – спросил он Тихона.
– Ты что? Озеро. Однако в непогоду штормит славно, волна не меньше морской. Сколь уж тут судов сгинуло – ужас!
– Далеко ли до Новгорода?
– Два дня – и мы дома.
Ну, это они дома, у родного очага, среди семьи. Дом – этот тот якорь, который держит мысли торговца или путешественника в родимой сторонке. А для Алексея здесь всё чужое. Одно слово – безродный, ведь никого у него тут нет.
Из Ладоги они повернули налево, в Волхов. Тут пришлось идти против течения.
Наконец Корней воскликнул:
– Святую Софию вижу!
Он встал на корме и, глядя на купола величественного храма, истово перекрестился.
Гребцы бросили вёсла и повернулись. Вдали светился золотом купол главного новгородского храма.
И откуда только силы взялись? Они принялись грести с удвоенной энергией, и через пару часов причалили. Кормчий бросил денежку человеку, стоявшему на пристани.
– Всё, парни, теперь отдыхаем.