меня. Как последнего лоха кинули.
– Бывает, – осторожно посочувствовала Элька. – У нас тоже всякое случается. То бандитский субботник, то грузинский хор… А однажды меня на какую-то военную базу завезли. Офицеры там квасили по-черному. Меня трое суток продержали, потом домой пешком отправили. Расплатились консервированной ветчиной, прикинь! Дали сумку, а в ней промасленные банки!
Костя проявил к ее рассказу неожиданный интерес:
– И много их там было?
– Говорю же: полная сумка. Килограммов сорок весила, пришлось в лесу бросить.
– Я не о том! – Костя досадливо поморщился. – Офицеров этих, их много было?
Бросив украдкой взгляд на встрепенувшийся указатель Костиного нездорового интереса, который медленно возрастал прямо на глазах, Элька сообразила, что ее занесло не в ту степь и попыталась исправить положение:
– Один был. Генерал старенький, седой весь. У него ничего толком и не получилось.
– У меня получится, – пообещал Костя.
Голубизна его глаз окончательно поблекла, окантовка зрачков смазалась. Надо понимать, дрянная «Плиска», выпитая почти натощак, запоздало шибанула клиента по мозгам, рождая там пьяные идеи и фантазии, требующие немедленного воплощения в жизнь.
Элька вздрогнула, когда чужие липкие руки, обильно сдобренные коньяком и апельсиновым соком, легли на ее плечи.
– Иди сюда, киска, – предложил он утробным голосом. – Помурлыкаем…
– Поднос убери. Резинку надень. – Элькин голос звучал монотонно, словно она была медсестрой, готовящей пациента к осточертевшей процедуре. – Теперь ложись на спину.
– Нет, – Костя покачал головой. – Это мы уже проходили, хватит.
– Тогда я лягу.
– И это не катит. Пойдем…
Ухватив Эльку за локоть, он вытащил ее на середину спальни. Здесь, развернув ее к себе лицом, он опять положил ей руки на плечи, давая понять настойчивым нажимом, что желает видеть ее перед собой коленопреклоненную, а не возвышающуюся во весь рост.
Неохотно подчинившись, она оказалась в униженном положении кающейся распутницы, на темечко которой в знак отпущения грехов возложена милостивая длань священника. Ритуальный обряд, позволяющий любому, самому захудалому мужчине восторжествовать над женщиной, которая во сто крат его краше и лучше.
До отправления поезда оставалось еще много времени, но Элька вдруг поняла, что должна ощутить себя свободной и независимой прямо сейчас, если хочет попрощаться с прошлым с гордо поднятой головой.
– Знаешь, – сказала она, сбросив резким движением Костину руку, – ты можешь запросто научиться обслуживать себя самостоятельно.
– Что ты сказала?
– Я сказала: сам. У тебя должно получиться, если хорошенько потренируешься. Главное, добиться гибкости позвоночника.
– Ах ты тварь!
Костя занес правую руку для пощечины. Элька совсем не по-христиански приготовилась уклониться и одновременно начала