не только внешние признаки двух мужчин, но и их подноготную. Имелась в обоих псевдонимах особая изюминка, даже клубничка с неподражаемым тухлым запашком.
Когда Театрал оставался дома один, наивно полагая, что никто его не видит, он выуживал из тайника за платяным шкафом в супружеской спальне заветный полиэтиленовый кулечек на веревочке. Свой допинг. Не банальный нюхательный порошок, нечто пооригинальнее. Из свертка благоговейно извлекались древние театральные святыни: полное балетное обмундирование бывшей примы-любовницы Театрала плюс крахмальные юбочки-пачечки совсем юных, неименитых маленьких лебедей. Эти реликвии были похищены некогда не с целью наживы. Они удовлетворяли неиссякаемую тягу Театрала к прекрасному. В минуты молчаливого мужского одиночества Театрал свои тряпичные сокровища по возможности расправлял, раскладывал на кровати и нюхал, с особым вожделением тычась носом в промежность белых приминых колготок с вытянутыми коленками и грязными ступнями. Волнующий его едкий запах с годами выветрился, сделался призрачным, но богатое воображение позволяло Театралу дорисовывать в мыслях то, что навсегда было утрачено в действительности. Оборотень в своих сексуальных фантазиях был значительно примитивнее, приземленнее. У него дома тоже имелся тайник, в котором тоже хранились предметы дамского туалета. Вся эта ажурно-прозрачная амуниция служила ему реквизитом для маленьких домашних маскарадов. Дико и нелепо смотрелся низкорослый мужчина с волевым лицом, напяливающий на жилистое волосатое тело бюстгальтер, паутинные бикини и чулки на подвязках. К чести Оборотня, он и сам это сознавал, а потому носил поверх дамского белья обычную мужскую одежду, приличествующую должности следователя милиции. Нежные касания тайной сбруи приятно щекотали не только плоть, но и подсознание. Время от времени Оборотень незаметно поглаживал ляжки, желая убедиться в том, что все на своих местах и брюки надежно скрывают от посторонних глаз его вторую оболочку тайного трансвестита.
Жена Театрала давным-давно вычислила сверток за шкафом, но мужа им не попрекала, открыв для себя, что его невинные забавы положительно сказываются на половой потенции.
О тайной страсти Оборотня не ведал никто из его окружения. Он ни разу себя не выдал, не заявился, к примеру, при полном параде в спортивный зал, в сауну, на пляж. Как он сказал Театралу на прощание? «Я никогда ничего не забываю!»
Майор усмехнулся. Темпераментный, эмоциональный Театрал и суховатый педант Оборотень. Ничего удивительного в том, что столь разные натуры испытывают друг к другу атавистическую неприязнь.
Ничего удивительного, ничего странного. Совсем ничего. После двадцати лет работы в конторе майор перестал поражаться многообразию отклонений в человеческой психике.
И все же майору бывало порой муторно, так муторно, что, оказавшись в застольной компании, он предпочитал общаться не со взрослыми, а с их маленькими детишками, существами открытыми, невинными и ясными во всех своих проявлениях. По той же причине он души не