своих двух предшественников. Он не читал книг и не интересовался жизнью дальше нашей общины. В отличие от первых двух, он посвящал почти всё время семье, а первые два были неженаты; я мог рассчитывать на время с ним лишь изредка, а с предыдущими мы жили одной жизнью, разделяя и горести, и радости. С теми я ощущал себя сыном, а с этим пастором я чувствовал себя слугой, которого иногда подпускают к королю. Он был хорошим человеком, просто почти всё делал иначе, не так, как я привык.
Больше всего мне не нравилось то, как он проповедовал. Часто наши с ним непонимания перетекали в воскресные проповеди, через которые он пытался, как казалось мне, продолжить свой диалог со мной. Я не мог ему отвечать, и это очень злило меня. То, о чём он проповедовал, почти всё было мне известно, ну или так мне казалось. Его проповеди не отличались глубиной и эмоциональностью. Со служений я начал уходить злым и словно голодным. В моих руках находилось много власти. Я вёл библейскую школу, руководил домашними группами, проводил молитвенные собрания и лидерские встречи. Я считался сопастором церкви, но при этом ощущал себя беговой лошадью, которою часто на всём скаку останавливал наездник грубыми движениями, почти разрывающими рот. Несмотря на то, что так много держалось на мне, в седле всё же сидел он.
Подобные переживания были не только в моём сердце. Я, основные лидеры и активисты церкви мечтали о будущем нашей церкви, и на этих встречах не было нашего пастора, так как, по обыкновению, он занимался семьёй или ещё чем-то, о чём мы не знали. Как-то раз, собравшись вместе с нашим активом, мы даже клялись в верности друг другу и церкви. Я надолго запомнил эти горячие слова, которые мы произносили. К сожалению, большинству из этих слов не было суждено исполниться. Многие из нас разлетелись кто куда.
Разделение между мной и моим третьим пастором нарастало. При желании я бы смог разделить церковь и провозгласить себя духовным лидером, но это я считал недопустимым. Хорошим примером для меня был Давид. Не смотря на множество возможностей захватить трон, он ждал своего времени. Имея страх Господень, я тоже не хотел сделать что-то по-человечески, хотя это нередко практиковалось в те дни. Ждал своего времени Давид, решил ждать и я.
Я ждал, но ничего не менялось и это привело меня к глубокому кризису веры. Проповеди пастора наполняли меня чем-то недобрым. В конце концов мне стало казаться, что он вообще не слышит Бога. Разделять церковь я не хотел, а слушать его уже не мог. Поэтому я решил оставить свой дом, свою любимую церковь, своих братьев и сестёр и уйти в другую церковь, к другому пастору, с которым у меня были неплохие личные отношения. Я уже представлял себе, какое место я займу в этой церкви. Я бы сидел на последнем ряду и ничего не делал. Наверное, я слишком сильно устал.
Я приготовился сделать это шаг, но что-то внутри меня удерживало. Чтобы как-то утихомирить совесть или страх (сложно в этом разобраться), я заключил