словах и виновато пробормотал:
– Ну, невеста-то настоящая красавица…
Залпом проглотив сакэ, Косаку протянул тёко гейше и велел плеснуть ему добавки.
– И что в ней такого особенного? – Он еле ворочал языком, опрокинув в себя очередную порцию.
Гейши начали поздравительное представление. Среди завсегдатаев «веселых кварталов» было немало деловых людей, но таковых на этом торжестве не оказалось. Похоже, избалованные ойран[21] Вакаямы чувствовали себя немного неловко, прислуживая богатым крестьянам и землевладельцам.
За вечер невеста несколько раз меняла наряды. Каждое кимоно было темнее предыдущего, поскольку темный оттенок считается благоприятным. Под конец она предстала перед собравшимися в черном кимоно с рисунком по низу. Было уже поздно, и в гостиной царил кавардак.
Когда Хана вышла в последний раз, сидевший напротив Кэйсаку молодой человек неожиданно спросил:
– Вы действительно закончили школу для девочек?
– Да. Гость широко распахнул от удивления глаза – настолько отчетливо и откровенно прозвучал ответ, в котором не было и намека на смущение. Он пьяно покачал головой, откинул волосы со лба и зловеще проворчал:
– Даже образованная женщина – не больше чем обычная дурочка. Я вам вот что скажу: муж ваш – человек особенный. Хорошенько о нем заботьтесь, не то придется отвечать передо мной!
– Ну и язва! – расхохотался Кэйсаку и, утихомирив товарища, робко улыбнулся Хане, которая оцепенела под его взглядом.
Муж снова открыто смотрел ей в глаза. Теперь она нисколько не сомневалась: этому человеку действительно можно довериться. Взволнованная до глубины души, Хана опустила голову, стараясь сдержать обуревавшие ее эмоции. Она устремила взгляд на айвовый герб на обеденном подносе (к еде взволнованная невеста даже не прикоснулась). На подкладке одной из свадебных накидок, которые она надевала в тот вечер, тоже была изображена белая айва. Хана припомнила, как Тоёно, внимательно осмотревшая этот наряд, когда он прибыл из Киото, воскликнула: «Надо же, какой безобразный узор!» Будь герб даже крохотным, он все равно ужасно смотрелся бы на женском кимоно.
Свахи потихоньку увели из гостиной сначала невесту, потом жениха. Один наблюдательный Матани заметил это и закричал:
– Давай, Кэйсаку, не подведи!
Родственники невесты нахмурились. Даже без этой вульгарщины Кимото пришли к выводу, что Матани совершенно не умеют вести себя на людях. Весь вечер Нобутака и остальные представители семейства сгорали со стыда за своих хозяев. Девять сундуков с приданым, которые тоже проделали путь из Кудоямы в лакированных паланкинах, своевременно прибыли в Мусоту, но сумеют ли эти люди по достоинству оценить их содержимое? Нобутака оказался прав: Суда и Матани отличались друг от друга, как холмы от моря. У отца жениха, Тахэя Матани, причесанного на самурайский манер, волосы растрепались, под глазами набухли мешки от чрезмерных возлияний. В те времена владельцы горных угодий смотрели сверху вниз на обладателей рисовых полей, и Нобутака не являлся